Хельга Лайс - Полет на бумажном самолете

Питер сначала хотел положить мальчишку возле водительского сидения, но пришлось передумать во избежания возникновения ненужных проблем, и класть на заднее, аккуратно накрыв с головой плотным одеялом, которое бралось на рыбалку. Проделав у лица несчастного лазейку к кислороду, старик обратился к собаке:

– Радуйся, сегодня ты сидишь на переднем сидении.

Дагги не понимал сказанное, но интонации в голосе ему было достаточно, чтобы привстать на задние лапы, выражая тем самым огромную радость.

Развернув машину обратно к себе домой, Питер почувствовал, как учащенно бьется его сердце: ведь ему не хотелось попадаться по дороге на глаза федеральным службам, которые явно не одобрят похищение единственного выжившего пассажира, но что-то подсказывало, что мальчику в их рукам не будет комфортно. В таком ключе и крутились мысли Питера во время пути к себе домой, который занимал пять минут по основной дороге, а затем еще немного по тропинке сквозь высокие кусты с правой стороны.

Дом Питера стоял крайним на отшибе деревни, куда он переехал после смерти своей благоверной, потому что не видел смысла оставаться в двухэтажных хоромах, где все напоминало о жене, обустраивавшая жилище со всей присущей ей женской домовитостью и со своим понятием чувства уюта. Наведение порядка не прельщало его натуру, которой не было дела до чистых полок и количества пятен на фуфайке. А тут у одной из соседских семей произошло пополнение, тем самым усложняя их жилищный вопрос. Питер, как узнал об этом, принял твердое решение поменяться домами.

– Мне ни к чему столько свободного места, да и самому сложно ухаживать за огромным домом, как и некому его передавать в наследство. А вы живите по-человечески, мне не жалко. Иначе я не смогу спокойно спать, зная, что малышка не имеет доступа к ванной и прочим благам цивилизации.

То семейство, состоящее из мужа и жены лет 50, их дочери с ее мужем и новорожденной, сначала отнекивалось, но настойчивости Питера не было предела, и спустя пару недель состоялся торжественный обмен квадратными метрами. Самый старший член семьи всякий раз, как видел Питера, рвался пригласить в гости, дабы тот отведал стряпню жены. «Сегодня точно пальчики оближешь!» – но всегда удостаивался отказом. Возможно, его обижал такой нелюбезный жест, но виду не подавал, как и никогда не отказывался продолжать приставать с приглашениями с целью отблагодарить великодушного старика.

Нынешнее жилище Питера представляло собой удручающее зрелище: оно словно планировалось в качестве временного жилища егеря: стены здесь представляли собой сооружение из бревен и палок, но качественное, ибо редкие сильные ветра и дожди не могли разрушить сие строение. А вот крыша сильно прохудилась, особенно сильно в углу со стороны кухни, если ее можно назвать, потому что она представляла собой крошечный уголок в виде примитивной самодельной печи и небольшого обеденного столика, стоящее у одного из двух окон во всем доме. На столике и хранилась немногочисленная посуда в виде единственной кастрюли, чашки, тарелки и ложки – все из алюминия, а также ножа. Холодильника как такового не было, потому что Питер не любил готовить, и обходился полуфабрикатами, что съедались в течении пары суток, не позднее. К тому же, надо было проводить электричество, а оно ему не особо требовалось. Напротив кухни на полу располагалось спальное место в виде передавленного матраса. Больше в доме ничего не было, если не брать во внимание две табуретки. Справлять нужду приходилось за домом, где было что-то вроде будки с ямой. А за водой приходилось ходить целых два километра, а потом черпать ее из колодца, и снова – длинная пешая дорога Питера не напрягал такой аскетичный уклад, наоборот, его переполняло чувство свободы от ненужных благ цивилизаций, за которые приходится слишком много платить.

Когда происходил обмен домами, прежний жилец в виде того же старшего члена семьи решил, что Питеру обязательно знать, как они здесь жили, ведь эта жилплощадь служила им собачьей конурой, что по габаритам, что по удобствам.

– Мы всю жизнь мыкались по съемным жилищам, но после того, как меня, единственного кормильца, сократили на работе, а жена-то моя всю жизнь занимается домашним хозяйством, нам стало не по карману вести прежний образ жизни, а наших сбережений хватило лишь на ЭТО. Мне пришлось лично строить это жилище, вот этими руками, которые все помнят! А тут наша дочь, которой мы дали остаток денег на свое жилье, вместо того, чтобы учиться и затем искать хорошую работу, нашла какого-то бездельника, у которого ни кола ни двора. Сидел за распространение наркотиков. Надо же им было встретиться после того, как он вышел на свободу! Они быстро растратили все, что мы давали, и после чего заявились на пороге нашего дома. Меня не единожды переполняло сильное желание прогнать этого бандита, но помешало рождение внука. Так что, спасибо тебе еще раз за дом, заходи к нам на обед, в конце концов!

Питер осторожно положил мальчика, все еще пребывающего в бессознательном состоянии, на свое подобие постели. И глядя на него, старику стало стыдно: у него не стоит хотя бы диван, да и вообще много чего нужного. Как тут жить мальчику в таких условиях, пусть даже если представить, что он тут надолго не задержится?

«Жаль, что у меня нет врачебного образования» – мелькнуло в голове старика. Да и в деревне ни у кого его не было, народ тут из бывших и настоящих рабочих, оно и понятно; те, кто работает головой, предпочитают жить в крупных городах, а не тухнуть там, где и кинотеатра-то нет. Хотя Питер решил, что не стоит пока сообщать о пребывании у него малолетнего гостя, мало ли у кого язык развяжется. Благо, месторасположение дома и отсутствия у жителей рвения пообщаться с Питером создавало ему выгодное положение.

Дагги уселся у порога, молча наблюдая за действиями своего хозяина. Ему не хватало смелости или желания подходить к маленькому человеку, ограничиваясь лишь любопытным взглядом украдкой.

Старик присел за стол, потирая свою голову, положив шляпу на колени. Посидев так пять минут, он махнул рукой, обращаясь к собаке:

– Ну, что, друг, не пора ли нам перекусить?

Дагги тихо заскулил, поднимая при этом одно ухо. Старик подошел к печке, на которую водрузил кастрюлю с десятком сарделек в воде. Пока они варились, Питер нарезал свежий хлеб, и затем налил себе и псу купленное утром молоко. Дагги с шумом хлебал из миски, что свидетельствовало о том, что пса мучила сильная жажда. Допив до последней капли, собака снова уставилась на хозяина, уже жующего горячие сардельки. Те, что предназначались для четырехлапого, лежали прямо на столе, дабы остыть, прежде, чем они попадут в голодную пасть. Еще часть осталась в кастрюле для мальчика. Даже во время трапезы, Питер не отрывал взгляда от угла с постелью, чтобы не упустить, в лучшем случае, пробуждение, но у спящего лишь подергивался будь то пальчик или уголок рта.