Оксана Дидан - Уродливый человек

– Прости, Андрей! Люба и Маша… Они сейчас придут. Ты ненадолго здесь посиди. Книги почитай или может, еще чем-то займись. Делай все, что душе угодно. В общем, я быстро.

С этими словами она выходила и запирала дверь. А я сидел и прислушивался к каждому слову маминых подруг. Они много о чем болтали и мне, немного, это надоело. Но вдруг я услышал, как одна из женщин проговорила:

– У тебя такие красивые дети. Скоро вон какие девки вырастут. Небось, и замуж быстро выскочат.

– Конечно, – подхватила вторая. – Кто же их не захочет в жены? Ну, а ты, Лера, почему молчишь? Скажи, тебе, наверное, сложно воспитывать одних девочек? И не хотела ли ты родить мальчика?

– Что ты несешь, Маша? Какой еще мальчик в моем-то возрасте? Если бы мне и суждено было воспроизвести на свет сына, я бы лучше предпочла его смерть, нежели рождение.

О чем дальше говорили женщины, я уже не слышал. Не слышал я ни маму, ни Машу, ни Любу. Я чувствовал боль в сердце. Мне было ужасно больно… и страшно. Страшно, от того, что собственная мать так поступила со мной. Да, пусть я и не считаюсь красивым по всем стандартам красоты, но я ее ребенок. Единственный сын. Сын, которого она никогда не хотела иметь и предпочла бы его смерть. Но, даже сова любит своих некрасивых детенышей. В детстве, я много читал сказок об этих птицах. Одна мне больше всего запомнилась. В ней говорилось о сове, которая назвала своих детей самыми красивыми. А когда лисица спросила, почему сова так утверждает, она ответила, что ее дети самые лучшие, потому что она мать, и она должна, при любых обстоятельствах, защищать их, даже когда ей самой будет угрожать опасность.

– Удивительно. Разве птицы бывают лучше людей? – спросил я у ворона за окном. Он осторожно передвигался по ветке и, при этом, смотрел на меня.

– Как жаль, что ты не понимаешь моих слов. Я сижу в своей комнате. Меня заперла мама. Она сказала, что пробудет недолго, но прошло уже три часа, и никто меня, до сих пор, не высвободил с этой клетки.

Я притих. Ворон по-прежнему смотрел на меня. Мне было одиноко. Сердце разрывалось на части. Я попытался позвать птицу: открыл окно и постучал по подоконнику. Ворон, все также, сидел на ветке. Я сделал вторую попытку и начал ждать. Не знаю, сколько я прождал, но, уже через мгновенье, птица сидела у меня на коленке.

– Знакомься, – осторожно сказал я. – Меня зовут Андрей. Мне тринадцать лет… И я одинок. Я не знаю, сколько человек живет в этом доме. Моей отрадой являются книги. Странно, потому что в моем возрасте дети больше привязаны к маме, а я к рукописям, которые описывают красоту… Ну, а теперь ты расскажи о себе.

Я ждал ответа. Ворон по-прежнему молчал. Затем, он еще раз посмотрел на меня и взмахнул крыльями.

– Теперь и ты меня испугался. А я уже начинал верить, что я не настолько безобразен. Наверное, Лизка права. Я никогда не стану таким, как все…

Помню как однажды, когда я сидел под деревом, я увидел муравья. Лил дождь, и я попытался прикрыть насекомое. Я закрыл книгу, которую читал, и поднял ее над муравьем. Он, как мне показалось, посмотрел на меня и, тот час же, скрылся в своем убежище. Больше я его не видел. Я часто возвращался в сад, но насекомого нигде не было.

– Даже он от меня убежал, – тихо прошептал я. – Неважно настолько доброе у тебя сердце, люди видят только внешность. И не только люди. Все окружающее нас склоняется к красоте. Поэтому, мне не удастся с кем-то подружится…

Как бы то ни было, я человек. Ужасно уродливый человек. Человек, который обречен на смерть собственной матерью и познавший горесть жизни.

Много раз я подходил к черной ткани, скрывавшей зеркало. Однако открыть я ее не пытался. Во-первых, я боялся мамы. А, что, если она увидит? Во-вторых, в момент, когда зеркало было отвешено, меня запирали в комнате, а когда я выходил, оно уже было под черной завесой. Причем, мама пристально следила за каждым моим шагом.

Когда я хотел спуститься вниз, чтобы поесть, она меня останавливала:

– Не ходи на кухню. Там сейчас девочки. Лизе, ты ведь знаешь, в школу нужно. Пусть она спокойно позавтракает.

Последние слова мамы вызвали у меня зависть. Я ничего не знал о школе. Только, из Лизкиных разговоров, я понимал, что там весело и совсем не одиноко.

– Лиза, ты утром всегда пропадаешь…

– В школу я хожу, Андрей. Как видишь, я не бездельничаю. Можно сказать, ума набираюсь.

– Знаю, – сухо проговорил я. – Расскажи мне больше об этом.

– А, что, и ты хочешь учиться? Может ты и способен к наукам, но твое лицо, увы, заставит других детей навсегда покинуть школу. Мать же недаром раздобыла справку о тебе, как о психически больном ребенке. Теперь ты не только уродливый, но еще и псих, – Лизка засмеялась. – Хотя, судя по твоему поведению и пристрастию к странным книгам, я могу точно сказать, что ты такой и есть. Ты, вроде, и читаешь о красоте, но никакого изменения в тебе я не заметила. Лучше действуй, а не мечтай о школе. А теперь возьми книги, которые я принесла сегодня и уходи.

Я исполнил Лизкин приказ: взял книги и ушел. При этом я пообещал себе больше не грызть локти и плакать по ночам в подушку, а действовать. Но сначала мне нужно было раздобыть яблоню…

Прошел месяц, а у меня на столе уже был целый план по находке древа жизни, записан на бумаге А3. Я, конечно, мог легко его осуществить, но не знал как. Для начала мне нужно было попросить маму.

Прошло еще два дня, и я, набравшись сил, пошел, прямиком, к маминой комнате. Я спустился и увидел ее возле кухни. «Она меня уже ждет» – подумал я.

– Сын, в последнее время ты слишком обеспокоен. Что-то случилось?

Она ждала ответа. Я молчал. Мои колени подкосились, ноги стали ватными, а глаза наполнились слезами. Я онемел. Слезы, предательски, котились к дрожащим губам. Я пытался остановиться, но ничего не получалось. Тогда я взял свои грязные волосы и закрыл ими лицо, периодически, наблюдая за маминым поведением. Было видно, что она ничего не понимает. Я все также, с презрением, смотрел на нее. Но, в ее глазах, я увидел сострадание.

– Андрей, – не выдержав молчание, позвала мама.

– Что? – еле слышно спросил я.

– Ты меня испугал. Ты, случаем, не болен?

– Нет, я просто… Ты впервые назвала меня сыном. Знаешь, что я чувствую?

Мать отрицательно покачала головой.

– Ты права. Ты не можешь меня понимать. Ты красивая и образованная. У тебя есть все, что нужно женщине: дом, работа, любимая Лизка… А я имею только сад. Но, будь бы он человеком, тоже бросил бы меня. Так… какого это жить изгоем? Жить, зная, что ты уродливый? И слышать это ото всех?

Я снова расплакался. Мать изумительно смотрела на меня и что-то тихо напевала.

– Я где-то слышал похожую мелодию.

– Это колыбельная, которую ты так любил. Раньше, мне казалось, что ты больше любишь мое пение, нежели меня.