Ольга Устинова - Цена тишины

Она подошла и коснулась руки меня, лежащего: «Изабелла», повторила она свое имя. Конечно я сказал, что очень приятно. А что еще мне оставалось сказать.

«Мы поедем далеко», – сказала она. – «В Израиль. На святую землю. Завтра. Там вас ждет комфорт и развлечения».

Я сказал: «Не поеду ни в какой Израиль. Мне там нечего делать. И надсмотрщики мне не нужны, не в обиде вам, миледи, будь сказано».

«От вас мне не обидно», съязвила она. Голос у нее был привыкшим командовать. «Эсэсовка», окрестил я ее для себя.

«Опять не то», возмутился Тригер. И запустил в меня черной звездочкой. Мне ударило в правый глаз. Я решил, что в этот глаз просто что-то попало, но мой мозг возмутился и проорал внутри меня: «Подонок». На что Тригер послал мне в ответ: «Никуда не денешься. Сопротивление безнадежно. Пока прощаю. Отдыхай». Вслух он сказал: «Летите завтра с утра с Изабеллой. Сегодня свободен».

Мы двигались вверх по сектору А нью-йоркского аэропорта. Вчерашний гнев прошел. Я понял, что попал в серьезную и длинную историю. Страха не было. Было подчинение безнадежности. Я еще не знал чего мне бояться. Если меня убьют, то не сейчас. Может какое-нибудь чудо успеет меня спасти. Надо внимательно следить за происходящим. В неизвестности где-то может оказаться лазейка.

Красотка Изабелла вела меня как опытный гид. Ее жесткая красота и невозмутимость меня не раздражали. Скольких людей она угробила? Ей доверившихся от безвыходности.

Мой фальшивый паспорт вместе с билетами находился в ее сумочке. Бандиты меня проверили. Я был невинным агнцем, ведомым на заклание. И я был влюблен в Изабеллу. Беспричинно и со страхом. Ее магнетизм тянул меня к себе, заглушая чувство опасности. Она несла мне смерть. Я мог только молиться о чудесном спасении. Я превратился в фаталиста. Мне больше ничего не оставалось делать. Внутри меня звучала молитва, к которой я однажды придумал мелодию. Она приходила ко мне в нужный момент и осуществляла мое спасение. Я сказал, описав ситуацию: «Выручи меня и на этот раз». Ответом была тишина. Я не знал в чем ее значение. Я слепо надеялся: в этой женщине, за ее жесткой красотой таилось что-то человеческое. Я сделал на это ставку. Безумец как я почуял свой шанс. Я еще не знал, что она слышит каждую мою мысль. И посмотрела на меня, оценивая бездну моего безрассудства, или, разговаривая ее категориями, моей глупости.

По салону израильского самолета Эль Аль бегали муравьишками брюхатенькие евреи в черных ярмолках, шумно общаясь как у себя дома. Изабелла шла королевой между рядами, кивая всем, кто застревал взглядом на ее незаурядной внешности. На меня поглядывали с подозрением как на чужака-гостя. «Спокойно», поддержала меня Изабелла, «ты со мной». Так мы перешли на «ты».

Наши места находились в последнем ряду, у прохода. Пробираясь туда, я слышал враждебное ворчание мне в спину. «Не обращай внимания», сказала Изабелла негромко, чтобы не услышали. Когда мы уселись, я почувствовал облегчение. «От этих фанатов всего можно ожидать», она покровительственно погладила меня по руке, которой я ухватился за кресло, ища для себя покой и опору. «Теперь дремли», сказала она, «сейчас взлет, а потом начнут кормить». Я так и сделал, но мне все время казалось, что обо мне возмущенно делятся негативизмом в репликах.

После еды цепочка евреев потянулась за наш последний ряд на молитву. Один положил молитвенник мне на голову и, в конце молитвы, прихлопнул ладонью. Я вскочил от неожиданности и ушел вперед салона на свободные места. Изабелла, в растерянности, пришла за мной. «Они сегодня в ударе. Совсем молодые мальчишки», сказала она, «хулиганят. Здесь они безнаказанны. Переждем». И спросила у стюардессы можем ли мы оставаться на своих новых местах. Нам разрешили, и мы проспали ночь спокойно.

Когда объявили по радио «Тель-Авив» и приветствие со Святой Земли, хор в салоне взорвался дружной торжествующей Хава-Нагилой. Я подумал: «Трогательно». И впервые услышал в голове голос Изабеллы: «Не правда ли?» Я вздрогнул от неожиданности и повернул к ней голову. Она сидела в своем кресле совершенно отчужденно. Я спросил: «Ты что-то сказала?» Она ответила: «Тебе показалось. Сиди спокойно. Пускай они все выйдут».

На площадке для встречи прилетающих нас встретили двое: Он и она. Высокие, приятные, загорелые, среднего возраста. Смуглые брюнеты. Изабелла меня представила. Пожали руки. Они взяли наши вещи. Небольшая очередь на такси. Она – Эллочка. Он – Виктор. Поговорили о погоде. Общались на русском, у них – с акцентом от Идиша. Видимо эмигранты, прижившиеся в Израиле. Ждали такси в очереди. Пока ехали, мне объяснили, что жара в Тель-Авиве значительно злее, чем в Иерусалиме, поскольку Тель-Авив – в котловане, где скапливается влага. Иерусалим значительно выше. Там легче дышать. И после перекуса и отдыха на квартире Виктора мы поедем в Ершалаим на шеруте. Эллочка участвовала в обмене любезностями бессменной улыбкой. Чему она так хитренько улыбалась – было непонятно.

Когда мы вошли в прокуренную квартиру Виктора, я обомлел от удивления и потом от нахлынувшего ужаса. Она выглядела явно после грандиозной и длительной пьянки. С потолка нависал сигаретный дым. На столе – популяция пустых и недопитых бутылок из-под водки и, очевидно к нашему приезду, шампанского. Разбросанные по голому столу недоеденные банки консервов и бутерброды – трудно определить с чем. Мне, не пьющему и некурящему опять стало дурно. «Извиняемся», сказал Виктор, «холодильник работает с перебоями. Так что есть будем в основном консервы. Ну, жены, убирайте квартиру. Главное – стол».

От слова «жены» меня покоробило. Я начинал подозревать, что попал в бардак. Сердце стучало быстро и тревожно. Я спросил: «Нельзя ли принять душ?» Я подумал, что холодная вода не допустит обморока.

Кондиционер с шумом и нехотя перегонял теплый воздух.

В ванной комнате не было замка. Я понадеялся, что все осведомлены о моей просьбе занять душевую и никто не ворвется неожиданно. Виктор даже снабдил меня чистым полотенцем. На вешалке висело еще одно, с пятнами.

Спасительный холодный душ – вот что мне было нужно. Я пустил воду и закрыл глаза, стараясь расслабиться. Стало легче. Не знаю сколько я так стоял, но вдруг без стука открылась дверь и, опять загадочно улыбаясь, вошла Эллочка. Вошла и остановилась у двери, бессовестно меня разглядывая. Я потерял способность к речи. Стоял, онемело, глядя на нее. Так мы постояли, и она, хихикнув в кулачок, ретировалась.

Я понял, что мне придется многое принять без вопросов и смириться, ибо деваться мне некуда. Опять пришло ощущение безвыходности, с которым я покидал Нью-Йорк.

Компания сидела за столом с новыми бутылками и открытыми консервами щуки, паштетов и прочего. Разлили шампанское и добавили туда водки. Внутренне я опять пришел в ужас. Я понял, что сейчас, после стольких лет трезвости, напьюсь. Изабелла занимала место против меня и не обращала на меня, казалось, никакого внимания. Рядом сидела Эллочка и лениво гладила меня по бицепсу. Виктор обнял за плечи Изабеллу и провозгласил тост за наш приезд.