Ирина Арсентьева - День цветов

Просыпалась рано-рано утром от нежной песни небесных птиц и, прихватив с собою своих любимчиков – кролика и голубя, шла к водопаду, быстрые и звонкие потоки которого образовали в низине озеро. Красота этого водоема могла затмить само Солнце. Венера смотрела в отражение вод и не могла налюбоваться собой. Там она раздевалась донага, распускала свои прекрасные золотистые волосы, скрепленные венцом из золота и драгоценных камней, и, наслаждаясь шелком тонких нитей водорослей, которые оплетая, ласкали ее ноги, медленно входила в зеркальную водную гладь. Движения ее были такими легкими, что никакое колыхание воды не нарушало его глади. Водное зеркало не только отражало красоту Венеры, но и преумножало его.

Любопытству людей не было границ. Стали они подглядывать и за красавицей Венерой. И увидели то, что было под большим запретом. Видеть, как та любуется своим телом, дозволялось только кролику и голубю. А еще стали придумывать люди разные небылицы про Богиню и толковали их каждый по-своему, передавая друг другу.

Однажды, заметив это, Венера так разгневалась, что воззвала к Зевсу, чтобы тот наказал любопытных людей. Зевс превратил всех их в безмолвные цветы и разбросал по всей Земле. Своей формой и расцветкой они выражают удивление и любопытство, наблюдая за всем происходящим с клумб наших садов и палисадников. Вот только рассказать друг другу ни о чем уже не могут.

Жила-была на свете Анютка – девчонка смышленая, очень любопытная и развитая не по годам. Страсть, какой непоседой она росла! Да вот беда – была она слепой от рождения. Но не в этом было ее несчастье. Анюта и семь ее братьев рано лишились матери, а отец до срока женился на другой. Да и сам недолго пожил – ушел вслед за женой. Мачеха детям попалась злая, хитрая и сразу после смерти отца решила избавиться от них. Стала нагружать их тяжелой работой. У тех времени даже на отдых не оставалось, а тем более на игры. Анюткиных братьев мачеха еще кое-как терпела, ведь они работали не покладая рук. А вот падчерицу люто ненавидела за то, что та могла работать только в саду, да и то собирала фрукты в корзинку исключительно на ощупь. Часто случалось, что девочка оставляла на ветках зрелые яблоки и груши, а те портились. А еще невзначай наступала на них, раздавливая ногами всмятку.

В этом и заключалось детское горе – в отсутствии родительской любви. Анютка, добрая душа, как могла, выполняла все мачехины поручения. Никогда не таила обиды и постоянно приставала к той с расспросами – «что, да как». Очень уж ей хотелось узнать какого цвета небо и солнце, листва на деревьях и цветы в поле, какие люди живут поблизости, как выглядят и чем занимаются. Мачеха только отмахивалась, некогда мол. «Иди, работай!» – говорила она и придумывала очередное задание, труднее прежнего.

Счастье посещало Анютку редко – только тогда, когда братья возвращались с пастбища, где пасли коров, с покоса травы или из леса, где заготавливали дрова на зиму. Вот тогда-то Анюткино любопытство было удовлетворено сполна. Братья наперебой рассказывали сестре о том, что видели, и отвечали на все ее вопросы. Именно они стали ее глазами и открыли неизвестный мир, наполненный не только звуками, но и красками.

Узнала об этом мачеха и пошла к колдунье, чтобы та навела порчу на братьев. Колдунья за большую плату применила самое сильное свое заклинание и превратила братьев в безликие, бесцветные маленькие цветочки.

С той поры цветы поселились неподалеку – в саду, где работала Анютка. Поздним вечером после захода солнца девушка всегда выкраивала несколько минут, чтобы полить клумбу из лейки и поговорить с «братчиками». Так она стала их называть. Но «братчики» ничего не отвечали сестре, ведь они навсегда остались безликими, а потому и безмолвными.

Горькие слезы день за днем, год за годом лились из незрячих глаз девушки; и каждая слезинка, падающая на лепестки, раскрашивала их в яркие цвета. Упало на цветы и несколько черных от горя слезинок. Они-то и стали цветочными глазками.

И как только «раскрылся» последний глазок, Анюта вдруг тоже прозрела и встретилась взглядом со своими любимыми братьями. Теперь у них появилась возможность переглядываться друг с другом. И взгляды эти были гораздо выразительнее любых слов. А «братчиков» с тех пор стали называть «Анютиными глазками» в честь беззаветной сестринской любви.

Любовь Петровна Мицкевич сидела на кособокой скамейке у городского родильного дома и нервно теребила ручку потертой кожаной сумки внушительных размеров. Такие сумки носят женщины хозяйственные, чтобы иметь возможность уместить в ней чуть ли не полмира. Полмира в сумке было представлено «тормозком» на обед для всего технического отдела, многочисленными пачками таблеток от головной боли, сердечного приступа, давления и непредвиденного несварения припасенного на обед. «Мало ли у кого, что может случиться», – Любовь Петровна, как старшая по возрасту и занимаемой должности, бдительно следила за порядком во вверенном ей отделе завода ЖБИ. Еще в такую сумку после работы обязательно должны были поместиться булка хлеба, два пакета молока, половина батона докторской колбасы и кулек дешевой карамели. По необходимости список мог увеличиваться, и вместе с ним увеличивался объем сумки.

Любови Петровне недавно исполнилось пятьдесят лет, но выглядела она гораздо старше. В последнее время она сильно располнела. Ее мучила бессонница, и она, не зная, как с ней бороться, прибегала к традиционному способу – пила много чая со сладостями. Излишняя тучность добавила ей не только возраста, но и повышенное давление, и одышку, и тяжелую походку, и растоптанные ступни ног, не способные носить на себе туфли с каблуком. Волосы ее, повидавшие на своем веку множественные окрашивания и слегка поредевшие, были уложены в высокую прическу. Руки и шея несли возрастные изменения, что нельзя было сказать о лице; оно оставалось довольно гладким благодаря пухлости щек. В молодые годы Любовь Петровна слыла красавицей и поэтому до сих пор мало пользовалась косметикой.

Старые стены с облезлой штукатуркой, снующие туда-сюда мужчины, поглядывающие на окна в надежде, что одно из них откроется, вывеска над главным входом «Дети – цветы жизни» и маленькая неухоженная клумба с анютиными глазками, которые вот уже несколько десятилетий росли сами по себе, – все это составляло неотъемлемые атрибуты родильного дома. «Странно», – возмущенно подумала Любовь Петровна. – «Почему у нашей администрации никогда не хватает средств на ремонт самых значимых зданий. Здесь рожала моя мать, и я рожала, теперь вот моя Наташка рожает». Она как будто вдруг вспомнила, зачем она здесь сидит, несколько раз приподнялась, поправляя юбку и, уместившись на скамейке поудобнее, вновь приняла неподвижную позу.