Алексей Большегоров - Хозяйка чужих снов. Мистическая быль

Иллюстратор Роман Монахов

© Алексей Большегоров, 2019

© Роман Монахов, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-6448-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Она родилась на Псковщине, в уездном городке Остров в 1911 году. Отца помнила смутно. Родители развелись незадолго до революции, когда девочке не исполнилось и шести. Последний раз она видела его в ночь на Рождество. Отец подарил ей фарфоровую куклу с блестящими белокурыми волосами, задумчиво поцеловал в лобик и растворился в ночи. От него пахло табаком и водкой. Позже она узнала, что он мог не просыхать неделями, пока не спускал последнюю копейку. Он служил в банке и обычно снисходительное к нему начальство однажды не вытерпело. Впрочем, вынужденная отставка оказалась недолгой. Новая власть остро нуждалась в профессионалах, и его таланты оказались востребованы. Как пострадавший от царского режима, он был даже повышен в должности, а, взявшись за ум, то и вовсе сделался управляющим, став начальником над своими гонителями. Месть не входила в число добродетелей Александра Ивановича, и затаившие злобу сослуживцы записались в число его нечаянных друзей. Спустя годы они и сгубили его, написав коллективный донос в НКВД. Его, к удивлению, не арестовали, а, выразив политическое недоверие, отправили на досрочную пенсию. Повторную опалу он не пережил, ударился в запой и, как поговаривали злые языки, умер под забором. Получив свободу, мать осталась без средств, и с маленькой Верой на руках перебралась в Петроград к брату. Жили тяжело, но не отчаивались. Татьяна Павловна окончила классическую гимназию с отличием, говорила на трех языках, и благодаря протекции высокопоставленного большевика, ее дальнего родственника, смогла устроиться секретарем в Смольный. Близость к власти помогла им пережить разруху и голод, а всепобеждающее жизнелюбие преодолеть трудности и невзгоды. Одаренная от природы и направляемая твердой материнской рукой Вера быстро постигала школьную премудрость. Мать не могла нарадоваться успехам дочери, и когда повзрослевшая Вера объявила ей, что станет врачом, безоговорочно поняла и приняла ее выбор.

Шли годы. Вера выучилась, пошла работать. Угловатая некрасивая девочка подросток превратилась в привлекательную, знающую себе цену женщину. Нет, красавицей она не стала, но приобрела шарм и скрытую флером добропорядочной воспитанности чувственность. Ее невысокий рост с лихвой возмещали огромные, унаследованные от матери, цыганистые глаза, томно обволакивавшие вас при первой же встрече. Густые, темно-русые волосы свободно ниспадали на плечи и придавали ее лицу женственность и обаяние, тогда как длинные, трепещущие, словно на ветру, ресницы сообщали ему тот самый, дышащий соблазном бархатный взгляд, от которого теряли голову закоренелые холостяки и отпетые женоненавистники. Ладное, слегка пышное сложение делало ее похожей на мопассановскую Пышку, а незлобивый отходчивый характер, легкость в обращении и живость нрава широкими смелыми мазками дописывали ее портрет. Мужчины заглядывались на нее, некоторые были настойчивы. Она догадывалась, что нравится многим и, отпуская временами погулять на воле свою чувственность, обычно, останавливалась на полдороге. Она не спешила. Примеры чужой уступчивости не вдохновляли Веру. Она знала цену мужским обещаниям, брошенным в минуту желания. Увлеченная медициной она допоздна задерживалась в институте, оставалась на ночные дежурства и не задумывалась о браке. Она мечтала о поприще хирурга, а не мужниной жены или удачливой любовницы. И здесь она преуспела, ее заметили. Выдающийся нейрохирург того времени профессор Поленов пригласил ее к себе в клинику. А в декабре тридцать девятого военврач Снегирева отправилась на свою первую войну…

Паровоз издал истошный гудок, и состав тронулся, медленно набирая ход. Через два часа санитарный эшелон подошел к линии фронта. Впереди шел бой. Финны сопротивлялись отчаянно, наступающие войска Красной Армии несли огромные потери, пытаясь выбить их из здания вокзала. Полоса вражеской обороны опоясывала железнодорожную станцию Койвисто и упиралась в берег Финского залива хорошо оборудованными дотами. Шквальный пулеметный огонь не позволял бойцам обойти станцию с флангов, залпы орудий крошили лед, блокируя попытки советских танков прорваться к Выборгу со стороны залива. Танковый взвод старшего лейтенанта Митрохина, вел бой за высоту 45 в двух километрах к востоку от Койвисто. Запросив поддержку артиллерии и используя дымовую завесу, легкие Т 26 незаметно подобрались к высоте и, оказавшись на позиции огня, прямой наводкой расстреливали орудия противника. Финские расчеты, не предупрежденные собственной пехотой, увидев на позициях русские танки, в панике разбежались. Их старые гаубицы времен японской войны, доставшиеся в наследство от русской императорской армии, не могли бить прямой наводкой, и застигнутые врасплох финны так и не сделали ни одного выстрела. Овладев высотой, Митрохин развернул свои танки, и на полном ходу подлетел к станции. Зайдя в тыл финской обороне, Т 26 молниеносным броском прорвались к вокзалу, открыв по нему прицельный огонь из пушек. Деревянное здание запылало. Спасаясь от огня, финны падали как подкошенные, попадая под пулеметные очереди стремительно несущихся танков. Надрывно рыча моторами, быстроходные Т 26 догоняли несчастных и, прекратив убийственный огонь своих башенных пулеметов, давили людей гусеницами. Клацая железом, они наматывали на них дымящиеся, порванные в клочья человеческие останки, закатывали их в землю, оставляя красно-черные полосы на еще не тронутом дыханием войны снеге. Чудовищная вакханалия кровавой охоты туманила рассудок танкистов, а отчаянный бег обреченных на заклание жертв только подстегивал животный инстинкт убийства. Еще чуть-чуть, и поднятые в атаку красноармейцы оказались бы под гусеницами летящих навстречу им танков. Митрохин опомнился вовремя, приказав экипажам глушить моторы.

Последние две версты и состав остановился в двухстах метрах от догорающего вокзала. Начали принимать раненых. Много тяжелых, подорвавшихся на минах, с оторванными или обмороженными ступнями, красно-синими пальцами на руках и ногах, они стонали и умоляли пить. Вера разрывалась на части, так много надо было успеть. Одну операцию сменяла другая, поток раненых нарастал с каждым часом. Бой ушел далеко вперед, враг отступил к Выборгу и грохот несмолкающей канонады доносился с противоположного берега залива. Вера забыла, когда спала, но усталости не ощущала вовсе.