Михаил Голубков - Миусская площадь

– Ну все! Бегу! А то учиться опоздаю! Приходите в субботу!

Похоже, он ничего и не ответил, просто улыбался и смотрел ей вслед, стоя под колоннами большого серого здания.

Они сидели с братом за круглым обеденным столом, покрытым белой узорчатой скатертью, прямо под низким матерчатым абажуром с бахромой, и пили чай с коньяком. Они переживали тот момент, когда обед уже завершен и надо бы встать из-за стола, как встали женщины, отправившись на коммунальную кухню мыть посуду, но вставать, хотя бы для того, чтобы прогуляться по двору, очень не хотелось. Чаепитие тянулось медленно еще и потому, что Константину Алексеевичу нужно было о многом рассказать брату. Стараясь говорить тихо, зная специфическую акустику коммуналки, братья сидели рядом, почти касаясь головами.

– У меня будет странная миссия в Берлине, Боря, – сказал Константин Алексеевич. Не знаю, как и подступиться.

– А в чем дело? Секретные военные поставки? Вооружение?

– Если бы. Внешне все проще: поставка нашего зерна и вообще всякой там сельхозпродукции за твердые марки. Закупка производственных мощностей и как раз по твоему наркомату, что-то для Ленинградского тракторного. Но это-то как раз и не важно, все налажено, все подписано, как по маслу пройдет, для этого меня и не слали бы. Все сложнее.

– Секретное задание НКВД? Завербовать Кальтенбруннера? Организовать покушение на Гитлера?

– Почти. Только еще труднее, потому что непонятно совсем. Тебе знакомо такое имя – Ганусен?

Борис пожал плечами.

– Это очень странный человек. Вроде артист, вроде циркач, вроде колдун и мистик. Дает в театральных залах своего рода концерты, выступает со странными представлениями, читает мысли людей, на сцене впадает в кому, останавливает собственное сердцебиение…

– Шарлатан?

– Трудно сказать. Не без этого, наверное, хотя, говорят, выглядит это очень убедительно. Вызывает на сцену людей и рассказывает им, например, что они делали вчера, даже не зная их по имени. Или, к примеру, просит кого-нибудь из зала написать на бумаге приказание: подойти к седьмому ряду, достать из кармана жилетки господина, сидящего на пятнадцатом месте, монокль и положить его в сумочку дамы, сидящей на седьмом месте, или что-то в этом роде. И не зная, что в бумаге, читая чужие мысли, выполняет приказания. Обставлено все очень красиво, публика в восторге.

– Какое вся эта чепуха имеет отношение к дипломатии вообще и к внешней торговле в частности?

– В этой командировке вся внешняя торговля – прикрытие, легенда. Мне надо выйти на этого Ганусена.

– Вот это да! Ваш наркомат занялся артистами-шарлатанами?

– Считай что так, Борь. Ты со своей инженерной мыслью о тяжелой промышленности вряд ли во все это вникнешь. Скажи лучше, у тебя с двадцатых годов не осталось каких-нибудь немецких связей?

Два брата были очень близки, их связывала и любовь, и истинная мужская дружба, и общность судеб, обусловленная временем. Оба, не получив систематического образования, а тем более высшего, смогли стать людьми очень грамотными и нужными, каждый в своей сфере. Но и разница между ними была очень велика. Константин, оказавшись с середины двадцатых годов на дипломатической службе, за три месяца легко овладевал языком страны пребывания, не прикладывая к этому видимых усилий. Он свободно говорил на английском, немецком и французском языках. Акцент, конечно, был, но не мешал, ему и не требовалось выдавать себя за кого-то другого. Он был советским дипломатом, государственным чиновником, занимающимся внешней торговлей. Напротив, у Бориса не было такой легкости, способности хватать на лету, его стихией была организация и инженерия. Образования явно не хватало, поэтому по настоянию Серго Орджоникидзе он поступил в политехнический институт на индивидуальную форму обучения: к нему на дом вечером после его работы приходили преподаватели, отчего Борис чувствовал ужасное неудобство, поил их чаем и пытался кормить ужином. Вопрос о немецких связях, которые могли сохраниться с двадцатых годов, когда отношения Советского Союза с Германией были наиболее теплыми и тесными, Константин задал наугад, понимая, что Боря, не зная немецкого, вряд ли мог эти связи поддерживать, да и времени на это у него не было.

– Есть, конечно, – ответил Борис. Костя с удивлением поднял глаза на брата. – Вальтер, хороший парень, к нам здорово относится, только как он тебе может помочь?

– Посмотрим. А что за человек?

– Да наш человек! Хороший человек! Практический инженер, специалист по силовым установкам, хорошо по-русски говорит. Только вот политически не очень… До коммунистов не дотягивает. Социалист!

– Какой социалист?

– Национал-социалистическая партия Германии. Вы же, говорит, строите социализм? И мы тоже строим. Только чуть по-другому. Исходя из национальных интересов. Для немцев.

– Так он же фашист!

– Он социалист! Они же пришли сейчас к власти в Германии. Вальтер говорит, что исторические цели у нас общие. Хочешь познакомлю? Только вряд ли он тебе поможет. Он фокусами и фокусниками не занимается.

– А чем он занимается?

– Я же сказал – инженер.

– А у вас-то он что делает?

– Вообще-то он организует наладку станков. Понимаешь, современное производство – это единый процесс. Не куча отдельных машин и станков, а одна общая и очень сложная машина, в которой согласовано буквально все. Поэтому важно, чтобы на любом заводе, скажем, на тракторном, каждый станок работал в системе с другими, иначе просто все встанет. Вот он эту систему и запускает.

– Запустил?

– Где запустил? Вообще-то, давно запустил. Сейчас он, и правда, как-то без дела все болтается. Но поверь, с твоим шарлатаном он никак тебе не сможет помочь.

– Наверное, не сможет. Только дело в том, что Ганусен – не такой уж и шарлатан. Там, Борь, все сложней. Этот самый шарлатан действительно обладает удивительными возможностями. Читает мысли на расстоянии. Внушает. Гипнотизирует. Но не это самое главное. Он, Боря, будущее может предвидеть.

– В каком смысле?

– Это-то и интересно. Бывает, в самом простом: может сказать человеку, что ждет его сегодня вечером или завтра. И представляешь, все сбывается. А может предсказать всю судьбу. И не только человека. А если историческую судьбу народа? Революции? Государства?

– Гадание на кофейной гуще! Как ты можешь всерьез об этом думать?

– Не знаю, Борь, не знаю! И думаю об этом всерьез не только я, как ты, наверное понял. И не только у нас об этом думают. Этот самый Ганусен предсказал Гитлеру итог последних выборов. Год назад он предсказал ему то, во что поверить было нельзя – что он станет в этом году рейхсканцлером, представляешь?

Костя сунул руку в карман и достал разорванную пачку. Крошки табака высыпались на пол, на скатерть, почти все папиросы были сломаны. С досадой постучав пустой гильзой по столу, Константин Алексеевич понял, что курить сегодня не придется: брат не курил, папирос у него быть не могло.