Елена Пильгун - Радуга на сердце

– Да какого лешего сегодня все взрывается? – возопил к небесам Санька, влетая в пультовую «Софита» и забывая удивиться вспыхнувшему красному огоньку на торце находки, крепко сжатой в кулаке.

Пультовая пребывала в раздрае, но на этот раз снайпер был явно не при чем. Линь, вся в слезах, пыталась прорваться к шахте, но у нее на пути стоял Илья Моисеич Райфе, во время аварии обретший, видимо силу шлагбаума. И не только силу удержать локомотив по имени Линь, но и даже соответствующую раскраску – бледная кожа пошла красными пятнами.

– Са-шаа, – призывно прокричал Илья Моисеич, невзирая на расстояние в два метра, – подержите ее… Мы ничего не слышим, так грохнуло… Я спрошу, что там внизу.

Передав совершенно невменяемую Линь Саньке как эстафетную палочку, Илья Моисеич метнулся, точнее – прокатился в переговорную. Сейчас эта сотня килограмм еврейской доброты была очень кстати, потому что в объятиях Саньки у Линь, похоже, сорвало последнюю защиту, и информация, шедшая от мира по двум каналам, стихийно перемешивалась в Санькиной голове с обрывками собственных мыслей.

– Ма-а-а’к, Ма-а-а’к!

– Я все сделала, как ты меня учил… Уставку на двадцать четыре выставила, землители подняла…

«Она дышит раз через три, черт побери… И вся колотится, сердце у нее, что ли, на полтела…»

– Так ты в перегово’ной сидишь, нехо’оший человек? Почему посмот’еть не вышел?

– Подняли высокое… До уставки дошло, Саня, до уставки, не было самохода, не было!..

«Какие узкие плечи, как у ребенка… может, скорую ей вызвать?.. Как же ты дрожишь, Линь. Ну, успокойся, прошу, родная. Там все живы… должны быть».

– Ах ты ж… Не платят тебе за это, Ма’к Алексеич, значит, да? Я могу сказать, за что тебе платят! За твои штаны лоснящиеся!

– А потом разряд и грохот… Я ничего не слышу, Саня, прости меня, прости-и…

«Ты не виновата, Линь»

Виноват я.

Санька осторожно положил руки девушке на плечи и легонько сжал. Линь замерла, едва дыша на сведенной диафрагме. А, к черту условности. Санька коснулся губами ее пылающего лба. Секунда, две, три… Не хочется отпускать, но пора. Надо, в конце концов, выяснить, что произошло.

Приливной волной гнева Илью Моисеича вынесло из переговорной.

– Са-ша! Этот старый… – далее воспоследовала непереводимая тирада идиоматических выражений на иврите, – в общем, он сидит в пе’егово’ной внизу и носа оттуда не кажет!

– Я проверю, Илья Моисеич, – кивнул Санька, усилием воли размыкая кольцо рук вокруг Линь. – А вы побудьте здесь. Пожара, кажется, нет… Датчики бы сработали.

«Еще бы, – хмыкнула зануда внутри. – На сигареты давеча и то заорали».

Ныряя в шахту, Санька чувствовал на себе взгляд Линь, но, не в силах обработать столько запросов сразу, его голова переключилась уже на аварию. Извини, солнце. Я, наверно, должен был заглянуть тебе в глаза, но я давно уже зарекся это делать. Нет сил уже выдерживать чужую боль от свежих ран.

В шахте лифт давно умер, а поскольку башня была отдана на растерзание простым людям – работягам и исследователям под стенды и установки, – его никто и не думал восстанавливать. Не административный ресурс, ноги, небось, еще не отвалились.

Санька преодолевал пролет за пролетом, на каждом этаже, где были обитаемые установки, встречая встревоженные головы, высунутые в распахнутые двери. Головы упорно смотрели вниз. Санька прибавил скорости. Навстречу пролетел один из первоотдельщиков в аэросапогах… Походу, кое у кого ноги все-таки отвалились. Санька продолжал спуск, чувствуя неприятную дрожь между лопаток от мысли, что этот первоотдельщик может развернуться на сто восемьдесят градусов и проследовать на Софит… любопытства ради.

Строго говоря, Софитов было два. Старый представлял из себя небольшой закрытый бокс с притуленной к нему конденсаторной батареей и переговорной. Здесь испытывали отдельные элементы лазерных усилителей – лампы, отражатели, стекла. В который раз уже Санька поразился клейкости некоторых разговорных названий к реальным вещам. Это было как истинные имена в давно и безнадежно запрещенном транскоде – назови активным элементом, а все равно останется стекло стеклом. Или оружие нашего робота-снайпера. Обозвали лазером, а то, что это какая-то суперсекретная разработка, принадлежащая одной в мире корпорации, и на лазер она так же похожа, как бегемот и балерина, – все забыли. Находились, правда, желающие докопаться до истины, но только при попытке быть разобранным робот взрывал сам себя.

А вот на новом стенде не было места исследованиям и истинным именам. Там был Заказчик. В угоду ему было все: от нарушения правил техники безопасности до откровенной халтуры. Лишь бы успеть. Лишь бы большие шишки остались довольны. И новый Софит жил дедлайнами от одного административного совета до другого. Огороженный высокой стеной, этот мир псевдочистой зоны сейчас жужжал похлеще UPS-ов в серверной стойке, отрубленной от питающей сети. Ворвавшись на последний этаж, Санька потрясенно замер. Вокруг бокса старого Софита собралась уже целая толпа, и она что-то бурно обсуждала. Санька нырнул в круговорот тел и сплетен как заправский дайвер. Местных было на удивление мало, в основном это были люди субподрядчика, монтировавших систему питания на новом стенде. Ну, этих хлебом не корми, лишь бы ничего не делать. Классика жанра: один работает, восемь дают советы.

А вот и источник беспокойства. Санька тихо рыкнул, протискиваясь в первый круг. Очень ррразговорчивый источник, мать его за ногу.

– Артур, можно тебя на минутку? – для проформы прошипел Санька, вытаскивая из центра этой пентаграммы новостей холеного паренька с куском чего-то светлого в руке.

Вещдок, надо полагать.

– Тебе чего? – Спросил Артур, когда от толпы было уже шагов десять. Он вырвался из Санькиного захвата неумело, как девчонка. Ага, дорогой, и после этого я должен верить твоей лапше про пояс карате, если даже я могу вывернуть тебе руку за здорово живешь?

Артур стоял напротив, независимо вскинув голову. Санька смерил его презрительным взглядом, насколько позволял ему небольшой рост. Что и говорить, только Катька и Линь были приятным исключением в его отношении к современной молодежи. Артур же был смазливым дистрофиком с длинными, зачесанными назад волосами и явно испанскими глазами-вишнями, где цвет радужки почти неотличим от зрачка. Весь обвешан гаджетами, даже во лбу какая-то пластина с дорожкой бегущих огоньков, похожей на волну музыкального трека. И он был карьерист от науки, этот Артур. Кандидатскую он писал безнадежно и долго, с таким усердием, что с тем же успехом можно было сказать, что она писала его. Сам Санька в свое время не стал поступать в аспирантуру только потому, что сам диплом в универе уже по сути был диссертацией, а наводить на нее марафет еще пять лет аспирантуры… Неинтересно. Да и нехватка денег в семье здорово увела от науки.