Коллектив авторов - Точки соприкосновения. Современный рассказ

Через полгода стараниями Екатерины Алексеевны и Орловича, – по крайней мере, так она ему говорила, – Павел вышел из КПЗ. Обвинения были сняты.

– Всё, что я делаю, – для тебя, сын, – мать крутила на пальце новое обручальное кольцо, будто оно зудело.

Орлович, лысеющий румяный хлыщ, встретил Павла с наигранным радушием. Ликовал, что Неуверова выпустили, и ловко нацеплял личину печали, когда речь заходила об отце. Видеть его в родительском доме в халате и тапочках было невыносимо. Павел смотрел на него и мысленно перебирал возможные способы умертвить подонка. А в голове, словно стрелка метронома качалась то вправо, то влево, – биться или слиться?

– Понимаю, мне не заменить тебе отца, – скорбно поджав красные губы, говорил Орлович.

Это был уже перебор.

– Иди ты на…, Гриша!

Молодой Неуверов уехал в Сибирь руководить промышленным предприятием, намеченным ещё отцом стартовой площадкой для его карьеры. Зло и энергично взялся за дело и за несколько лет увеличил обороты предприятия в несколько раз. Заметил странную вещь, – с простыми работягами ему было комфортнее, чем с офисными сотрудниками. Павел часто спускался в цеха, многих мужиков знал по имени, разговаривал с ними. Ему нравились их честные, открытые лица, простая рубленая речь, как у того машиниста из сна.

А в офисе у всех маски вместо лиц. У каждого стандартный набор – угодливость, сосредоточенность и деловитость. Внутри же сплошная хитрость и изворотливость, компромисс на компромиссе. Как там слепой машинист говорил: деньги честнее людей. На рубле рубль написано, так он рубль и есть. А на человеке только написано человек, а на самом деле он – змея, лисица, крыса… И чем больше у него денег, тем больше подлых сущностей внутри, – размножаются, как бактерии.

Павел Петрович не был таким, может быть, потому, что прививка против осквернения богатством была сделана ему ещё в детстве. В то время нельзя было высовываться. Не то, чтобы родители воспитывали его по-спартански. Как-то само собой вышло, что Павел с детства презирал материальные блага. А ещё он верил в закон и справедливость. Правда, с некоторых пор уже чисто теоретически, так же, как верил в Бога, – верил, молился иногда, по случаю, но знал, что божественный и человеческий миры уже давно распараллелились и больше не пересекаются. Наверное, Бога так достали деяния людей, что он тоже вскричал им: «Идите на…, человеки!» – и ушёл в свой божественный мир. Так и закон со справедливостью, – они существуют в теории, но встретить их в реальной жизни маловероятно.

Часто приходилось чистить ряды, причём, верхушку гораздо чаще, чем низы. Верхушка была всегда всем недовольна. А сейчас, когда мать с Орловичем давно в отставке, и Неуверов – единоличный властитель империи, правление ещё больше голосит. Полонский сообщал о настроениях топ-менеджеров и мелких акционеров, – все возмущаются, что Неуверов закручивает гайки, ограничивает власть на местах, всё пытается подчинить личному контролю. А как с вами, крысами, без контроля? От живого тела кусок отгрызут, только отвернись!

Жаль, он Орловича тогда не замочил. Так просто, без доказательств. И Бибикова тоже. Тогда бы хоть не мучился со своим поездом. Не мучился бы? И с «Аргентой» то же самое. Гордость, понимаешь ли, взбрыкнула! А может, он, Павел Петрович Неуверов, просто лох слабовольный?

«Аргента» была лишь разминкой. Недавно служба безопасности обнаружила тайник с оружием в водопроводном стояке, недалеко от президентской переговорной. И Полонский с тревожным лицом:

– Паша, похоже, что на тебя готовится покушение. Тебе нужно исчезнуть.

Кто же был этот изворотливый зверь, который так нагло отгрыз у него «Аргенту», и теперь собирается забрать у него жизнь? Скорее всего, кто-то из ближнего круга… Брат брата убивает… Но у Павла Петровича нет брата. Тогда кто же это – может, сам Полонский?

Всю жизнь Полонский шёл рядом, а Неуверов так и не понял, что это за человек. Вроде всю жизнь выручал, поддерживал… Выручал ли? С самого начала между ними не дружба была, а деловое партнёрство. Припомнился случай, по молодости, на какой-то вечеринке, Неуверов с Полонским устроили друг другу лёгкий спарринг. Неуверов тогда недооценил Полонского, расслабился и получил мощнейший хук слева.

– Витя, а чего ты в бокс не вернулся, а? – спросил потом, за рюмочкой, Павел.

– Ну… там институт на носу был. Да и… риск же это. А вдруг повторная травма? Мы ж не из ваших… Зашивали обычные доктора, советская медицина…

«Мы ж не из ваших» – это значит, не из номенклатурных. Позавидовал, значит. И потом это тоже было. Проскальзывало. Его тоже понять можно, приятно, что ли, человеку – всё время на вторых ролях. И спарринг тот был не совсем спарринг. На той вечеринке между ними Маша сидела.

И чем чёрт не шутит, может, Маша? Он вспомнил её глаза, когда он незадолго до отъезда пришёл под утро пьяный, – тёмные, недоверчивые. И озлобленная складка возле рта:

– Я не могу так больше.

Можешь, родная, можешь. Прости, я, конечно, скотина. Но куда ты денешься из этой золотой клетки? В ней есть одно полезное свойство, – чем дольше ты в ней сидишь, тем явственнее видишь её блага. Золотая клетка благотворно влияет на рассудок, и ты никогда не станешь Офелией, чтобы совершить какой-нибудь глупости вроде прыжка в реку.

В сияющей, словно разверстые врата другого мира, входной арке снова возникло движение. Павел Петрович вздрогнул, увидев знакомую фигуру. Короткая, почти под ноль, стрижка, трёхдневная щетина, цветастая шёлковая рубаха – всё, как сейчас любит золотая молодёжь. Осанка самоуверенная, руки в карманах – «я всегда везде как к себе домой»… Костя не был идеальным сыном, но разве можно стать идеальным, если жизнь тебе ни в чём не отказывает? Какого чёрта он тут? Вроде учёба в разгаре, он должен быть в Англии.

Костя был один. Постоял на входе, словно прицениваясь, стоит ли здесь оставаться. Прошёлся медленно вдоль барной стойки, по-прежнему полупустой, по стеклянному, подсвеченному жёлтым неоном танцполу. Как-то странно прошёл, то и дело натыкаясь на стулья, на людей. Будто слепой. Опять что ли, накачался?

Павел Петрович поймал взгляд сына. Костя слегка переменился в лице, не спеша направился к столику отца.

– Пап, ты как здесь? – без особого удивления спросил он, прихватив его ладонь в замок в молодёжном приветствии.

Нездоровый блеск на лице, ни тени улыбки. От Кости несло перегаром и табаком, но глаза были трезвые, блестящие.

– А ты? Что с универом? – недовольно кинул Павел Петрович.

– Начало занятий сдвинули, – прозвучало вяло и оттого правдоподобно. – Я и решил по Лазурке прошвырнуться. Мы тебе с маман весь день названиваем, с рождением хотим поздравить…