Брюс Фёдоров - APOSTATA. Герои нашего времени

Мы думаем что хотим и говорим что думаем. Разве могут позволить себе такую вольность те, которые там, наверху, добровольно спеленали себя путами условностей и заняты лишь тем, что из века в век ищут бессмысленную формулу совместного сосуществования, а потом убеждают друг друга в том, что каждая изобретённая ими социальная модель есть единственно верная? Каждый раз до поры до времени, пока опять насмерть не передерутся. Наша грязь чище, чем их золото, которое они боготворят и ради которого они совершают ужасные преступления. Мы с равнодушием взираем на материальные утехи того, кто думает, что он счастлив и удачлив, и знаем, что он глубоко заблуждается, потому что не ведает, в какую пропасть шагает.

Каково? Разве это есть истинная свобода? Нужна ли нам подобная общественная клоака? Я убеждён – нет. Те, кто считает себя добропорядочными гражданами, брезгливо скривившись, отворачиваются от нас. Благотворительные организации, именующие себя армией милосердия, хмурятся, завидев наше внешнее непотребство, а полиция походя начинает многозначительно поигрывать дубинками. А нам смешно. Это мы, а не они находимся на вершине развития. Когда нам кидают монеты, для нас это не милостыня. Нет, совсем не так. Наоборот. Принимая подаяния, мы даём людям возможность хотя бы раз в жизни проявить добро, совершить жест, которым они надеются успокоить свои ущербные души.

«Когда же он, наконец, уймётся? – нетерпеливо маялись Синяки и посматривали на соседей в поисках поддержки. – Порет чушь и не останавливается. Нам до фени все его высокопарные сентенции. Вино прокисает, закуска пропадает. На кой хрен мы сюда вообще пришли? Давно бы сидели в каком-нибудь чулане и пили бы своё бордосское молоко».

– Я уже заканчиваю. Я догадываюсь о сжигающей вас изнутри жажде, – провидчески заключил Денис Иванович. – Позвольте лишь пожелать вам сохранить в ваших сердцах гордость за принадлежность к нашему благородному сословию. Запомните – нас любит Бог. В завершение хочу отдельно поблагодарить наших хлебосольных кураторов и поднять этот бокал за ваше благополучие и лучезарное будущее. Вы все – доблестные сыны и дочери дальних дорог и открытых просторов. Приступайте, господа. Ни в чём себе не отказывайте и ничем себя не ограничивайте. Все, кто хочет высказаться, прошу.

Последние слова Цицерона утонули в общем гуле одобрения. Задвигались стулья и скамейки, зазвенело стекло бутылок. Разноголосица и смех стали общим фоном разудалого застолья. Никто не рвался к «микрофону», если только не упоминать неудачную попытку Синяка-1, который вывернулся из-под стола, где он нюхал жгучую порошковую смесь, а потому осмелел для очередной выходки:

– Хочу, чтобы все и всегда, – после чего вновь свалился под стол.

Если вы думаете, что вход в параллельный мир где-то очень далеко от вас и ещё не описан законами квантовой физики, то боюсь, что вы крайне заблуждаетесь. Стоит вам сделать шаг-другой в сторону и один вниз – и вот вы уже в иной ипостаси.

Городок Кончиховск, что расположился на Среднерусской равнине среди обширных лесов и не менее обширных болот, был интересен уже тем, что в него вели две дороги, а выводила всего лишь одна. Данный факт мог свидетельствовать только о некой исторической особенности этого во всех других отношениях малопримечательного места, а именно о том, что большинство людей, которые приезжали в этот город, в нём оставались, жили поколениями и постепенно превращались в тихих и добропорядочных его жителей.

А кроме того, рядом протекала река Утянка, по которой, сказывали, когда-то ходили купеческие струги. Одним словом, из десятилетия в десятилетие, из века в век Кончиховск торговал, богател, строился и последовательно раздвигал свои границы. Его не затронули всполохи Первой мировой, и по его булыжным улицам в «Гражданку» не звенели подковы Первой конной армии. Без особых тревог пережил он и лихолетье Великой Отечественной.

Горожане привыкли жить за своими палисадами и увлекались главным образом тем, что регулярно обновляли фасады своих домов, перекрашивая их в цвета соответствующей эпохи: при императорах больше в сине-голубой, а при большевиках – в красно-коричневый. Они привыкли к мерному течению жизни и научились планировать её на годы вперёд. И всё было бы так, как всегда, если бы не вихрь перемен в девяностые прошлого столетия не нагрёб им под окна мусорные вороха новой свободы, о коей они прочитали в красивых бумажках, на которых в обрамлении витиеватой вязи было впечатано монолитное слово «ВАУЧЕР».

Общими усилиями и не без помощи местного окончательно спившегося юриста дяди Жоры они наконец уразумели, что все скопом в одночасье стали совладельцами единственного крупного предприятия города, которым был их родной завод по обжигу кирпича и литью железобетонных плит. Поверив в несбыточное, они однажды, как обычно, подошли к фабричной проходной, из которой, откликнувшись на настойчивые требования, наконец вышел хмурый сторож и объявил, что завод не работает, так как его продукция больше никому не нужна.

– Где директор завода? Пусть выйдет секретарь парткома, – возвысили голоса заводчане.

– Директора нет. Уехал директор и больше не вернётся, – ответил сторож и с подозрением оглядел толпу: не побьют ли? – И парткома больше не будет. Разве не слыхали? Распустил Горбачёв свою партию. Не нужна она ему более. И вообще расходитесь лучше по своим домам. Неча глотки рвать да пылить своими башмаками. Что нужно, объявят.

Так не стало ни работы, ни денег, но завод стоял, как и прежде, и посреди него красовалась труба из красного кирпича, самая высокая во всём городе. Розоватые бумажки, проще – «гайдаровки», помещённые поначалу на самоё почётное место в доме, за стекло буфетов, постепенно перестали привлекать внимание и скоро переехали из буфетов в дальний ящик комода в прихожей или улеглись на дно бабушкиного сундука в деревенской избе.

Однако настал светлый день, когда в низкорослые дома из кирпича и бруса, в двери покосившихся пятиэтажек постучались розовощёкие молодые люди, сообщившие опешившим от неожиданности обывателям, что эти цветастые ваучеры являются хорошим товаром и они готовы их купить за приличные деньги.

– Ну чего ты, бабка, упрямишься? – говорили они. – Видишь, на бумажке написано «десять рублей», а мы тебе даём десять тысяч. Усекаешь разницу?

И то правда. Понимать надо.

– По нонышним временам, – чесали кудлатые головы горожане, – за десять тыщ два кило крупы-ядрицы купить можно, и на пшеничный батон ещё останется. Дело стоящее. Не прогадать бы, а то завтра ещё пару нулей в ценники подкатят.