Литературная мафия Анны Старобинец - Лицом в сугробе лежит мой рыцарь

– Но разве нет иного выхода? – донесся обреченный голос Олеси. Я замер.

– Не думаю. – Резкий голос моего отца заставил меня буквально перестать дышать. Интересно, что они обсуждают?

– Я могу это сделать. Хотя яд, которым мы усыпляем животных, выдается строго под отчетность. – Кажется, еще чуть-чуть, и она заплачет. – У меня будут проблемы. Думаю, ружье – лучший вариант. Если сделать это правильно, он совсем не почувствует боли.

Что?!

– Хорошо. Нам нужно убрать его как можно скорее, – холодно отвечает отец, – Он тоже был мне когда-то дорог, но сейчас он явно взбесился.

Господи… Я пытаюсь вспомнить молитву. Я потею от страха. В этот момент я даже забываю о том, что не верю в Бога.

– Хорошо, этой ночью, – теперь я слышу в голосе девушки железную решимость, – Саша тоже говорил мне.

Бежать, и как можно скорее – первая мысль, которая проносится в моей голове. Нужно будет где-то спрятаться.

Я слышу, как закрывается входная дверь и Олеся направляется в мою сторону.

– Слушай, – начинаю я, и она вздрагивает от неожиданности, – я пойду, наверное.

Она обнимает меня на прощание.

Убить себя – вторая мысль, которая приходит мне в голову. И она гораздо более правильная. Убить себя – раз вы меня ненавидите. Вы, самые близкие люди. Не утруждайтесь поиском ядов и ружей.

Я просто выпилюсь сам…

– …выпилюсь сам» – что за словечки у них дурацкие. – Инспектор Башмаков снова прокашлялся. – Всё, конец текста. Итак, что мы имеем. Сергей Гарин, двадцать три года, волосы темно-русые, глаза голубые, рост сто восемьдесят пять сантиметров, телосложение астеническое. Причина смерти – отравление таблетками, фенозепамом. В комнате покойного найдено десять упаковок. Тело опознано ближайшими родственниками: отцом и сестрой. По свидетельствам друзей и родственников, характер имел закрытый, демонстрировал суицидальные наклонности… Последняя запись в соцсетях – обещание покончить с собой. Парень был явно не в себе, решил, что его хотят убить родной отец и подруга детства. Ну, в общем, тут всё понятно. Самоубийство. Жаль парня. Тем более, тезка. Можно отдавать родным. Пусть хоронят… – Инспектор на секунду задумался. – Хотел отсюда вырваться парень – да так и не смог.

Инспектор Сергей Иванович Башмаков выключил диктофон. Он тоже однажды чуть было не вырвался из N – и тоже не смог.

Родился он в N в 1977 году. Жил с двумя старшими братьями и отцом – мать умерла, когда он был еще совсем ребенком – он ее даже не помнил. Отец его, военный, и обладал крутым нравом и держал детей в страхе наказания, настолько сильном, что на памяти маленького Сергея ни разу угроза наказания не была приведена в исполнение. Иван Васильевич Башмаков добился в доме идеальной дисциплины, учил своих детей всегда следовать правилам и уважать только старших по званию.

После школы Сергей пошел в армию, и именно там одна нелепая случайность определила его будущую профессию. Шел второй год службы, стояла осень. У командира части Петра Алексеевича Петренко пропала присланная накануне посылка с домашней колбасой; из-за этого происшествия на уши поставили всю часть, стали выяснять, кто виновен в исчезновении. В ходе выяснений Башмаков вдруг увидел на влажной земле отпечатки лап, а между ними – широкий след от прямоугольного предмета. В голове созрела догадка, которой он поспешил поделиться с майором. И действительно, его ожидания оправдались: в будке Шарика обнаружилась разгрызенная коробка со злосчастной полусъеденной колбасой. Обрадовавшись находке, Петренко весело заявил: «А тебе бы, Башмаков, в следователи». Хоть слова эти были сказаны в шутку, Башмаков воспринял их очень серьезно и в ответ задумчиво протянул: «А что, можно и в следователи…»

После армии Башмаков отправился прямиком в Уральский юридический институт, закончил его с огромным трудом и с позорными оценками в дипломе, а по окончании вуза стараниями отца его распределили на практику в следственный отдел того самого северного поселка N, в котором он родился и вырос.

Благодаря не столько уму, сколько подвижности (Башмаков предпочитал любое действие всякому бездействию, даже если действовать было абсолютно бесполезно) Башмаков постепенно дослужился до старшего следователя.

В свои сорок лет Башмаков выглядел довольно молодо и не был этому рад: он хотел производить впечатление человека респектабельного, поэтому носил густую короткую черную бородку, а волосы аккуратно зачесывал на левый бок, скрывая под челкой неинтеллигентно низкий лоб. Большой, приплюснутый нос и мутновато-зеленоватые глаза навыкате, за которые еще в детстве он получил обидную кличку Карась, Башмаков скрыть не мог и своей внешности очень стеснялся. Кончик носа он постоянно трогал рукой, как бы стараясь заслонить его от чужих взглядов, глазами же старался ни с кем не встречаться, предпочитая смотреть в одну точку впереди себя на полу – отчего создавалась впечатление, что он постоянно что-то искал на одном и том же месте изо дня в день.

По природе своей Сергей Иванович (обращение по фамилии он не терпел и расценивал как личное оскорбление) был человеком амбициозным и хвастливым, уверенным в своей абсолютной незаменимости, однако совершенно не злым – конфликтов он не любил, а любил всяческий позитив, особенно рыбалку, и старался воспитывать сына «настоящим мужиком».

Его главной слабостью было неумение признавать собственные ошибки. Если по какой-то причине ошибку все-таки приходилось признать, голос Башмакова срывался, как у подростка.

Таких ситуаций, впрочем, обычно не возникало. В поселке N Сергей Иванович пользовался большим уважением и считался знатоком своего дела. Заезжий московский следователь как-то раз сказал Башмакову, что методы его прямолинейны и просты, а выводы поспешны и зачастую необоснованны, – но об этом случае Башмаков предпочел забыть, как о страшном сне, неконструктивном и непозитивном.

Башмаков замешкался на пороге. Опросить друзей и родственников самоубийцы вместе с судебным психиатром – это всегда неприятная, бессмысленная, но обязательная рутина. Но на этот раз все было немного серьезней. Ведь Олесю Багрову покойный обвинил в своем блоге буквально в подготовке его убийства… Башмаков поправил усы и покосился на психиатра Агаркова, незаметно маячившего за спиной.

На открывшую дверь девушку было больно смотреть. Вся в слезах и с опухшими глазами, она выглядела не на свои двадцать с небольшим, а лет на сорок. Спина сгорбилась, тонкие бледные руки дрожали.

– Доброе утро, Олеся, – прогудел Башмаков. – Полагаю, вы слышали о самоубийстве Сергея…

– Д-доброе… да какое же оно доброе, это утро! Да, конечно, я все уже знаю… Сережа, Господи… Сережа, Сережа… – Она говорила медленно, как будто заикаясь.