Константин Шеметов - Вывоз мусора

С веранды открывалось море и в нём – неровный строй патрульных лодок. Похоже, море и было здесь истинной ценностью, а отнюдь не люди, которым, как выяснилось, были пофиг их честь, свобода и их же будущее.

И тут одна из лодок направилась к берегу. Её качало, она подпрыгивала на волнах, а лишь катер упёрся в гравий, оттуда выскочили милиционеры с автоматами и направились к Тони.

– Здравствуйте, кто вы?

– Здравствуйте, – ответил Гомес, – я Пауль Анчель из Черновиц (настоящее имя Целана), поэт и мыслитель.

Они пробили его по базе, но Анчель давно уже умер.

– Он давно уже умер, пройдёмте с нами.

Тони, однако, не хотел никуда идти. Жопа ещё болела, и швабра (или что там у них ещё) отнюдь не привлекала. Гомес надеялся улизнуть и тянул время. На лицах стражей читалось нетерпение. «Её всё чаще одолевала скука от обыденной жизни, – прочёл он недавно у Ингер Фриманссон. – Всё чаще ей казалось, что жизнь уже миновала свой пик, лучшее осталось позади, а всё, что происходит сейчас, слишком поздно» («Доброй ночи, любовь моя»).

Поздно? Ничего не поздно, вскипел вдруг Тони, резко вскочил (милиционеры явно не ожидали) и кинулся к двери.

«Стой, стрелять буду!» – раздались крики, но никто не стрелял, а Тони мчался уже во всю прыть и куда глаза глядят. Глаза глядели в подворотню: слева гараж, дальше – вывеска «Спа» и лестница в подвал. Он спустился, ощутил запах нечистот и побежал к свету – вдали маячил вроде бы выход. Канализация или что там было, Гомес не знал, но побежал, предвкушая свободу, минуя бесконечные лабиринты труб, и спустя минут десять оказался у ручья с говном.

Ручей стекал в море, правда, была и трудность: выход к морю преграждала решётка – довольно массивная, из металлических прутьев и на вид страшно крепкая. Но нет – крепкая на вид решётка лишь отпугивала и на деле едва держалась, достаточно было пнуть. Тони осторожно отодвинул её, высунулся наружу и огляделся.

Перед ним простирался пляж. Безлюдный и несуразный остатками некогда тентов, раздевалок и душевых. Справа и на небольшом отдалении виднелись двух-, трёхэтажные коробки, явно недостроенные – серый бетон, мрачные окна без рам – и, судя по обилию мусора, давно и надолго брошенные. Слева пляж упирался в насыпь (дохлая мышь, надпись forever ), и начиналась свалка.

«Свалка навсегда, – подумал Тони. – Туда-то мне и нужно». По его расчётам, милиционерам делать нечего, как шляться по свалкам. Куда проще перекрыть дороги и проверить транспорт – всё равно попадётся. В понимании милиционеров – они тоже люди и незачем им копаться в грязи. Истинной же грязи они не замечали, поскольку и были ею. Тут что с запахами – быстро привыкаешь, и уже всё равно, чем дышать (и дышать ли). Милиционеры, подсевшие на взятки, Максимилиан Волошин с его лояльностью к коммунистам и крымские колорады (пехотинцы Путина), по всему видно, давно привыкли.

Зато Тони не привык.

Однако ж именно из-за вони он и решил укрыться на мусорке. Предгорье Узун-Сырт смердело от городской канализации, бытовых отходов и строительного хлама. Свалка простиралась от побережья в сторону виноградников, подчёркивая рельеф, и вплоть до шоссе Р-29 Алушта – Феодосия. Зловонные испарения поднимались в небо. На высоте примерно с километр они смешивались с вонью из ОРДЛО (отдельные районы Донецкой и Луганской областей, термин, официально принятый в Украине) и ко Дню благодарения успешно проливались вонючим дождём на головы всё тех же колорадов. Получится или нет – Гомес надеялся с помощью вони как раз и вернуться в свой Vila do Conde.

Раз уж он переместился сюда, надышавшись мусором, то почему бы и не вернуться назад так же? В одной из заметок Science он как-то прочёл об обратимости процессов. Речь шла, в частности, об элементарных частицах. В атомных системах, вышедших из некоторым образом упорядоченного состояния, можно наблюдать возврат к первоначальной структуре. В 1967 году американский физик Эрвин Хан (Erwin L. Hahn) открыл «эффект памяти» процессов атомного масштаба – так называемое спиновое эхо . Связанные с атомами протонов спины самопроизвольно восстанавливают, казалось бы, утраченный навсегда порядок («Чебурек навсегда» – кафе на Трифоновской в Москве). Эффекты атомной памяти показывают, что некоторые виды упорядочения, даже вызванные случайными столкновениями элементарных частиц, можно обратить.

Он, конечно, не элементарная частица, но то, что происходит с ним, трудно объяснить лишь классической механикой, зато вполне объяснимо с позиций квантовой интерпретации. Вот и его перемещения, размышлял Тони, не оттого ли и обратимы (ведь он возвращался, как ни крути, правда, жопа болела), что подчинялись «эффекту памяти» Эрвина Хана? Других объяснений у него не было. В любом случае надо попробовать, а то сидеть тут Гомесу, пока не попадётся, и тогда уж точно не избежать швабры (или даже шампанского местного комбината «Новый свет»).

Тони огляделся. На Биюк-Янышар маячил крест, чуть ниже виднелась метеостанция, а прямо по курсу простиралось необъятных размеров мусорохранилище (источник энергии, но кому надо?). Примерно с час уже он ошивался здесь, а было такое чувство, что всё напрасно – и запах не волновал, и противно не становилось. Видно, привык.

Правда, и мусор был какой-то бледный. Если тут и таилась энергия, то уж точно не на поверхности; скорей внутри. Надо порыться, решил Антонио, надел перчатки, но, провозившись до сумерек, так ничего и не нашёл. Разве что анчоусы – совершенно просроченные и вздувшиеся от сальмонеллы консервы валялись, как после взрыва, раскиданные тут и сям – на поверхности, под слоем грязи и у ручья с говном. Говно хоть и подсохло (курортный сезон выдался на редкость провальным), Тони всё равно испачкался, а открыв кое-как пару банок и надышавшись испорченной рыбы, испытал лишь разочарование. Его вырвало, не больше.

Между тем стало совсем темно. Ни единой лампы вокруг, ни рекламной вывески, всё погрузилось в полнейший мрак. Мрак и ни звука. Со стороны моря, правда, и то едва слышно, доносились переговоры с судна (возможно, танкер, мелькнула мысль) и там же светились несколько огней. Гомес пригляделся и вдруг нестерпимо захотел домой. По крайней мере оказаться в каюте (пусть бы и танкера, чёрт с ним, лишь бы плыл, а не стоял на месте, глядишь, и приплывёт куда надо).

Ясно, что Тони грезил. Лишившись более-менее прочной эмоциональной структуры, человеческая психика ищет кратчайший путь к удержанию своей целостности через создание образов. Собственно, их и создавать не надо – они и есть фрагменты разрушенной архитектуры подсознания, то есть типичные (и характерные для большинства индивидуумов) картины спасения, воссоздания прошлого и мечты о будущем. Не зря психически здоровые люди не склонны к творчеству, зато с удовольствием выполняют механическую работу.