Шарлотта Лис - Край воронов, или Троянский цикл

– Зачем это я здесь… – спросила мысль, которая, видимо, по каждому поводу это любила повторять. В боковое стекло влезло при развороте изображение средней школы, выглянувшей с ближайшего, еще недозастроенного пустыря; Немеркнущий посмотрел сквозь нее тусклыми глазами и выбрался, наконец, на свою заветную остановку, которую тут же сердито проехал. Он все глубже и глубже погружался в оживленную часть города; остался позади и оконченный вуз – Немеркнущий даже и не взглянул на него… Опять не доезжая до некоей на этот раз центральной остановки, он свернул в сторону возле красного небоскреба в форме свечи, который вылезал на дорогу, словно задыхаясь от тесноты; снова замелькали по левому борту резные трех – и четырехэтажки. Он повернул у крайнего дворца, как две капли воды похожего на тот, с заднего двора которого он непонятно бежал. На этот раз он не ошибся и спокойно вылез из машины, не оглядываясь по сторонам. Домик глядел на круговые дорожки открытого стадиона. На месте тупиковой унылой жилплощади аккуратно строили спортивный комплекс. Немеркнущий нажал кнопку автоматически разъезжающихся ворот подземного гаража…

2.

Зеленый забор детского сада давно потонул в природной зелени. Тучи неслись стремительно, мелькало голубое небо между ними; и хотелось остановить каждую, вмещаться в их движение и ловить, ловить лето каждым вздохом! И он жадно дышал прохладным воздухом и надышаться не мог; страсть никак не оставалась и проходила, а чувства требовали все новой страсти, которая клоками набиралась из летящего августовского ветра и терзалась от тоски по прошедшим трем месяцам… Четверть нового – тринадцатого! – года жизни была сожжена. Паша резко подняла голову от травы; почти одновременно в глубине квартиры гулко прозвучал телефонный звонок. Он представил, как мама сейчас возьмет трубку… Кто бы это мог быть?

– Да… – в открытую форточку все было прекрасно слышно. – Мальчик, ты приехал! Конечно, он дома… Только во дворе, гуляет с черепахой… Перезвонишь… Хорошо, я не буду ему говорить…

Он рассеянно провел рукой по роговым клеткам панциря, вздохнул и потащил животное домой. Интересно, как это мама сейчас начнет ему врать?

И сразу с порога он заявил, не глядя ей в глаза:

– Он приехал. Мне было все слышно…

– Ну вот! – воскликнула она. – Тогда ты не говори ему, что все знал. Он ведь хочет сделать тебе сюрприз!.. <���…>

3.

Кухня была тем местом, которое он драил с особой тщательностью, залезая под столы, раздвигая табуреты и покрывая кафельные стены тоннами несмываемой чистящей пены. Он начинал расхаживать между залом и огромным гастрономическим пространством, отрываясь от танцующих фигур по MTV на экране встроенного в стену домашнего кинотеатра и возвращаясь к недотертому обеденному столу из модного итальянского гарнитура SCAVOLINI. Разделочная панель, причудливо изгибаясь, следовала от стены на самую середину кухни, отгораживая таким образом половину помещения под столовую. Даже расцветка пола рабочей зоны резко отличалась от обеденной. Вся мебель и утварь были зеленого цвета – все от пластиковых стаканов для сока и высоких сидений до поверхности жарочного шкафа и стеновых панелей. И пахло от этого цвета детством, шумным семейством, но пир он устраивал всегда в одиночку, теряясь по утрам где-нибудь у окна со спагетти и кетчупом.

В зале было практично и строго, как в рекреации офисного центра: огромный диван из красной кожи и телевизор на полстены. От обилия пустого пространства часто позванивало внутри к танцам, но каждый раз хладнокровно давил Немеркнущий старую память своего тела и продолжал мерить квартиру неспортивными шагами, бесконечно затирая шваброй свои грязные следы со светлого линолеума в коридоре…

4.

Час спустя Трой уже вошел в подъезд и забарабанил в новую металлическую дверь, обитую рейкой, отчего она, неплотно примыкающая к стене, загремела засовом.

– Да, – сказал он оценивающе, – а я еще мудрствовал, как это вы при двойной двери продолжаете жить без звонка.

– Когда она вот так трясется, всякий раз кажется, что ее пытаются высадить, – ответил Артем, отступая на шаг и пряча глаза. И вдруг со злобной кривой улыбкой, несвойственной самому себе, указал направление в маленькую комнату:

– Проходи, смотри… Теперь у меня есть свой угол…

Они застыли на пороге, впервые продолжительно глядя друг на друга.

– Умерла прабабушка? – тихо спросил Трой.

– Да, тяжело и безобразно. Я один тут был… С ней. Зашел, чтобы новые часы взять и показать отцу… И видел последний вздох… Это хрип был…

На том месте у стены, где раньше стояла пружинная кровать со стальными решетчатыми спинками, теперь красовалась низкая тахта из зала.

– Они мне ее переставили, а туда отец купил какую-то противную мягкую мебель. Какую-то полосатую – в глазах рябит. И диван раскладывается пружинным блоком, из него бесконечно лохмотья и тряпки торчат… Мне мама обещала детский диванчик купить, а я здесь все равно спать не буду, никогда в жизни! Все равно буду в спальне!

Он выпалил эту речь, отдышался и залез в дальний угол тахты; Трой присел рядом и, водрузив на колени большого плюшевого льва, принялся терзать его за лапы. Артем уставился на это дело и промолчал, хотя весь месяц игрушку пальцем не тронул, а только расческой равнял гриву.

– Я раньше все думал, как бы это здорово было, если б сюда новую мебель и стеллаж для книг вместо бабушкиного шкафа – а теперь вот на душе постыло так… Пока она в коме лежала, я у мамы каждый вечер спрашивал, умрет ли она – и мама голову опускала и говорила «да». И теперь я знаю, что так оно бывает со смертными – и со всеми нами так будет: вот с этим хрипом и… обезвоживанием организма!

– А это что? – осторожно спросил Трой.

– Это когда лужа на полу. Я стою перед ней, слышу, как дыхание прекращается, а думаю только, почему вода под кроватью. И потом уже, когда тихо стало, я вышел к родителям и сказал, что тут какая-то лужа… И они как подскочат разом… Понимаешь, она ведь несколько недель воды не пила – и вдруг лужа. Я когда понял все, мне так стало гадко, будто очутился я в зловонной яме.

Трой поднял на Артема огромные расширившиеся глаза, блестящие от крупных слез; один переливался карим цветом, другой – зеленым; львиная лапа нелепо задралась вверх.

– Я тогда вспомнил, что Паша странно себя вела: в полдень выскочила к кормушке и сразу назад, даже на солнце не лежала. Она чувствовала! А мы нет. Мы ведь целый месяц готовились – и оказались неготовы вовсе…

– А помнишь, как у Милы мама умерла в 5 классе? Она тогда всю жизнь знала, что это случится и даже в школе смогла чему-то рассмеяться на перемене. Даже не знаю, зачем так притворяться, я бы точно смеяться не стал…