Галина Беззубова - Бизнес-бомж

Он с трудом протянул свои огрубевшие распухшие ладони под струю воды и стал вдруг жадно её пить. Она, холодная, скользнула к нему в рот, в горло и проскользнула змейкой по всей широкой груди Степана, как бы омывая и промывая какое-то место. Он набрал снова полные ладони и омыл лицо, снова и снова он стал плескать воду себе на лицо, совсем не осознавая, что с ним происходит. Только какая-то радость – тонкая, прозрачная – промелькнула в его душе. Долгие годы он о ней не размышлял и забыл вроде бы совсем. Чудо! У Степана вдруг после долгих лет появились силы и мысли:

«Надо скорей идти, наши там уже собрались. Я сейчас выпью, сразу два стакана подряд. У меня получится, у меня снова появился аппетит».

Аппетит в этом положении определял количество спиртного. «Своими» он называл друзей по несчастью – небольшую стайку полуживых алкоголиков, бомжей и бомжих. Он давно ничем от них не отличался. И если б у него остался кто-то из знакомых, то он вряд ли смог бы узнать Степана в этой кучке похожих друг на друга людей.

Закрыв свою квартиру, в которой не было ни света, ни мебели, ни жизни, навесным замком, он быстрее обычного спустился по лестнице. Свернув в переулок, Степан вдруг почувствовал ветер в лицо, ухмыльнулся и пошёл быстрей, так быстро он не ходил уже лет десять и не ощущал ни ветра, ни снега, ни дождя. Его давно не было, было чужое тело, которое он получил, и стайка таких же серых неживых бомжей.

Визг вонзился в сознание Степана, прорезав его барабанные перепонки. Резкий огонь обжёг вначале голову, потом ноги, затем всё тело, унося его в пространство с глухим стуком. Степан так и не понял, огонь был вначале или глухой стук.

Глава 2

Степан поднял с лёгкостью веки, и белый свет ослепил глаза. Прищурясь, он закрыл их совсем и, полежав несколько секунд, ощутил мысль в голове:

«Что это? Я умер? Уж какой-то свет совсем неестественный. Что за бред, как я мог умереть, если я думаю. А что это тогда? Может, рай? Ну я загнул, уж что-что, а рай-то точно мне не светил никаким местом, никаким светом».

Смех проскользнул в сознании Степана. Вспомнился анекдот.

Чёрт бежит по улице, смотрит – на него со всей скорости летит джип.

Чёрт остановился от изумления.

Джип на скорости с врезается в него.

Он отлетает на пять метров, скручиваясь в полёте, делая из себя пропеллер, и думает: «Если б кто-нибудь ещё за хвост меня крутанул, то я б точно до рая долетел».

«Да, шутки в сторону, где я? И этот джип. Откуда он пришёл мне в голову? И этот чёрт… Да, точно, вспомнил, джип и полёт. Так всё-таки умер. Надо открыть глаза и осмотреться. Говорят же, хуже и страшней смерти ничего нет».

Он ещё раз начал медленно открывать глаза, к великому удивлению, они открывались легко и просто. Резкий свет снова ослепил Степана.

«Что это?» Разозлившись, он резко открыл глаза, комната была наполнена тёплым, нежным светом. Степан такого и отродясь не видел, не то что в последние двенадцать лет, когда всё у него пошло под откос. Мгновенно полетело… с такой силой, что он не успел схватиться ни за какую ветвь или трость, а через некоторое время он просто и хвататься не стал, пока не долетел до самого низа, куда уже человек в социуме ниже и опуститься не может.

Отличался он от тех бомжей, что живут в подвале, только тем, что у него каким-то образом уцелела квартира. О ней как-то все забыли, так же как забыли о нём. Только в самом начале этого падения приходили раза три, чтоб свет отрезать, со временем и ходить не стали, по одной причине: он его просто не стал подключать, жил так. Да свет ему и не нужен был: ни телевизора, ни телефона, ни радио, ни друзей и близких тоже. В его сознанье давно ночь сравнялась с днём, ему было глубоко наплевать, темно или светло. В темноте он видел столько же, сколько при свете: стакан, крышку, банку, бутылку – и определял их скорее по запаху и на ощупь.

Глава 3

От слепящего света он ничего не мог видеть, один свет, сплошной свет. Через несколько секунд он тяжело подумал: «Если это рай, то лучше бы я попал в ад, там, может, не было бы этого дебильного света, который проедает мне не только глаза, но и мозг. Тот, что не успел за годы окончательно высохнуть». Степан вновь закрыл глаза и провалился в глубокий тяжёлый сон.

Он несколько дней провёл в глубоком забытье и лишь потом, несколько лет спустя, будет вспоминать, что видел маму, которая сидела у его постели, что-то тихо и нежно напевая, поглаживая ему то лоб, то руку своей мягкой, нежной ладонью. Видел отца, который почему-то молча стоял и смотрел на него каким-то другим, не своим взглядом. Свою красивую, весёлую, с голубыми глазами, Ольгу. Только глаза у неё были какие-то очень грустные и наполненные большой печалью. В жизни он никогда не видел у неё такого глубоко думающего и дающего жизнь и силу взгляда. Степан то и дело видел Мишутку и Алёшку, которые по очереди подходили к кровати и тут же растворялись, так же как появлялись.

Придя в себя… Хотя это неправильное выражение, в себя прийти он не мог, так как «себя» уже давно не существовало: был тяжёлый мешок, набитый сплошным дерьмом, – без чувств, эмоций и ощущений.

Полежав немного, он попытался вспомнить, что же всё-таки с ним произошло. И Степан вспомнил воду – живую, чистую воду, с сильным напором льющуюся из крана. Холодную, скользящую у него где-то в груди, омывающую и очищающую его душу. Потом угол дома, поворот и… бац!!!

«Да, это точно был джип». Когда он повернул голову, то увидел, как автомобиль с огромной скоростью летит на него. Думать о чём-то далее ему не пришлось. Удар, ожог, покой. «Несколько дней, наверное, покоя? Интересно, сколько дней я лежу? Я же лежу – и это точно, что я лежу и я не умер, я живой. Какой бред, какой дурак взял бы меня в больницу? Если это больница… У меня давно нет документов. А если это не больница? Ещё тупее мысль. Кто бы меня взял к себе?»

Люди давно сторонились Степана, не подпуская его близко, высказывая, кто что по этому поводу думает, а он и не обижался ни на кого и никогда, ни за что. От него и правда всегда пахло, если это можно так назвать, как от козла. Степан часто не мог дойти до туалета и нужду свою справлял прямо под себя. К тому же и почки у него отказали уже лет пять назад, он так думал, когда смирился в очередной раз с тем, что не снимал свои портки.

«Да что там, всё равно по капле – высохнет. Да, смерть – это хорошо». Степан не боялся смерти и не ждал, ему было глубоко безразлично, сегодня, завтра или никогда. У него не могло быть смерти, он так думал, так как у покойников её не бывает.

Вспомнился один разговор с дворником очень ранним утром.

– Вставай, чего разлёгся, сдохнешь ведь.

– Не сдохну, я давно уже сдох.

– Дохлые не разговаривают, а ты ещё отвечаешь, значит живой.