Александра Груздева - Демоны Дома Огня

Рождественские дома. И это было то, чем его приворожил Кинкейд. Дома, в которых всегда горит свет. Дома, в которых тебя ждут. Праздник. Семья. Любовь. Дома, к которым ты, увы, не знаешь дороги. Нельзя же требовать, чтобы волшебство было идеальным.

– А ваш фаворит?

Она ни секунды не сомневалась:

– Рене Магритт.

Марк на секунду закрыл глаза. Магия, воплощенная на холсте. Магритт – художник, который удивлял и заставлял удивляться. Он разбил мир на смыслы и так и не собрал его. Все что было до Рене Магритта – искусство и реальность – перестало существовать лишь по одному его велению. «Мои картины – сны пробуждения», – говорил он. Его картины – тайна. И они не значат ничего, потому что тайна непознаваема.

Нет, он не будет обсуждать с красивой девушкой картины Магритта. Как ей удается – каждым словом задевать струну его сердца? Самую болезненную струну.

– А что насчет Нормана Роквелла? Он был наставником и другом Кинкейда.

– Только одно: «Апрельская дурочка и лавочник».

И Марк увидел ее пропасть, как компенсацию за пропасть свою: девочка и старик. Лавочник предлагает ей куклу со своим же лицом и ослиными ногами. А уменьшенная копия живой девочки тоже есть в его лавке – на полке – с мертвым барсуком в руках.

Марк спохватился:

– Позвольте представиться…

– О, не утруждайтесь, вы Марк Вайнер, бескорыстный меценат, принесший свет западного искусства на Восток. Слышала вашу вступительную речь… Ада Аркадьевна Боронина. – По его акценту она догадалась, что он «свой», и решила представиться полным именем. – Из Петербурга.

– Марк Михайлович. – Он долго жал ей руку и глупо улыбался, как человек, который вдруг среди смертоносных песков пустыни отыскал соотечественника. – И я из Петербурга, вот только день назад бродил по Невскому. А вы давно не были в Питере?

– Года два, почти три…

Он был так похож на одного очень дорогого ей человека. Черты лица, как вырубленные в скале. Черные, слегка вьющиеся волосы. Темные выразительные глаза. Вот только смотрит он по-другому – мягко, пытливо. Взгляд того человека не искал компромиссов, в нем горел огонь, который сжигал неугодных и поддерживал азарт в людях нужных. Она погрузилась в воспоминания и почти не слушала, что говорил Марк, очнулась, только когда он упомянул имя аль-Хашми.

– Вы ведь консультант ювелирного дома «Аль-Хашми», не так ли? – Она сдержанно кивнула. – Как раз подыскиваю что-нибудь редкое, в подарок…

– Для девушки? Вряд ли для жены. Не обижайтесь, но вы не выглядите как женатый мужчина, Марк Михайлович.

– Для матери. И вы правы, я не женат.

Он почувствовал себя дорожным камушком, который пытается казаться алмазом под прицелом монокля ювелира. В одну секунду она оценила его.

«Мамкин котенок!»

– У меня кое-что есть для вас. Но придется проехаться, впрочем, здесь недалеко. Следуйте за мной.

Треугольный шлейф платья колыхался, подчеркивая каждый ее шаг. Прямая осанка, гордый разворот плеч. И восточный тюрбан из шелка на голове, как корона. Она даже не обернулась посмотреть, идет ли он за ней. У нее была власть над предметами роскоши, а значит, и над людьми. Марк стряхнул наваждение и поспешил за Адой. Догнал и пристроился рядом.

Марк чувствовал – приключения начинаются. Красивая, решительная женщина ведет его в сокровищницу, может быть, даже в пещеру Али-Бабы, полную кувшинов с алмазами, сундуков с самоцветами, и он старался не думать, во сколько ему это обойдется.

Оказалось, в пещере среди сорока разбойников не нашлось ни одного поборника чистоты. Ада привела Марка в квартиру, в которой царил даже не беспорядок, а сущий бардак. Первобытный хаос из женского белья, туфель, косметики, грязных тарелок, бутылок из-под вина, бокалов, коробок и пакетов службы доставки еды. Подушки дивана в гостиной перевернуты, с люстры, зацепившись крюком за рожок, свисает вешалка, с которой вот-вот сползет вечернее платье, на полу, раскинув рукава в бесшабашном угаре, валяется чуждая в этом климате шуба, на столе горой свалены босоножки.

– Вас обокрали? – сообразил Марк, выйдя из ступора, он уже лихорадочно нашаривал в кармане телефон, чтобы звонить в полицию. Его самый большой страх о Ближнем Востоке сбылся, ведь он боялся, что его обворуют по дороге в Эмираты. Трясся до холодного пота, что случится непредвиденное с коллекцией: попортят, потеряют или, ох, самое ужасное – украдут. Он следил за упаковкой, он дрожал над транспортировкой и, кажется, с тех пор как дал согласие на выставку, толком не спал и не ел.

Но Ада выглядела спокойной, только задумалась, морщинка пролегла над бровью. И Марку захотелось разгладить эту морщинку поцелуем, так она не шла ко всему ее облику уверенной в себе женщины. Но тут лицо Ады прояснилось:

– А! Вспомнила! Я ведь уволила горничную. Пустяки. Не обращайте внимания. Подождите здесь. И расчистите стол, он мне понадобится.

Марк послушно взялся за составление пар из беспорядочной кучи босоножек. Он выстраивал их в ряд у стены, лавируя между пустыми бокалами на полу, пока не проявил смелость и не отнес их на кухню, в мойку. Потом осмелел еще больше и даже вымыл их.

Ада вернулась с металлическим кубическим чемоданчиком, из которого она, набрав шифр на крышке, извлекла бархатный футляр. Он удивился:

– Вы держите драгоценности дома? Это не опасно?

Она лукаво улыбнулась:

– Вы, наверное, ничего не слышали про Рашада аль Хашми?

Он смутился, но решил не врать:

– Нет, не слышал.

– Иначе вы бы знали, что мне нечего бояться, никто не посмеет даже сунуться в мою квартиру. Открывайте.

Он обеими руками приподнял крышку и почувствовал себя ребенком, который остался наедине с подарком в новогоднее утро. В доме все спят, а ты открываешь нарядную коробку с твоим именем.

На черном бархате мерцали бриллианты. Колье и серьги. В воздушном обрамлении белого золота. Трудно было описать эти драгоценности – ведь слова зачастую скупы. Гораздо проще сказать, какие чувства они вызывали. Величие, восторг, жажду обладания.

– Сколько?

Впервые Марку хотелось не получить подарок, а подарить его. Он уже предвкушал, как слова восхищения замрут на губах Элен, какими глазами она будет смотреть на него, своего сына…

Ада отметила и блеск в его глазах, и пересохшие губы:

– Не люблю, когда торгуются. Если будете покупать, то – только для вас – покупка обойдется всего лишь на пятьдесят процентов дороже себестоимости. Другим буду предлагать за тройную цену. Если решите, приходите завтра, после десяти вечера, в выставочный салон ювелирного дома «Аль-Хашми». Спросите меня. – И жестом пока еще полноправной владелицы богатства она захлопнула крышку футляра.

Жизнь в Эмиратах расцветает после заката и бурлит до двух-трех часов ночи. Поэтому в выставочном салоне «Аль-Хашми» было людно. Арабские жены привыкли каждую неделю получать золотые украшения в подарок от мужей, для которых это – семейное капиталовложение. О достатке семьи должны свидетельствовать колье и браслеты супруги.