Александра Груздева - Демоны Дома Огня

А вслух сказал:

– Ты нашел Дом. Тебе больше не нужно странствовать. Приглашаю тебя присоединиться к Дому Гильяно. Оставайся.

– Спасибо, нет, – ответил мальчишка.

Служители продолжали день за днем накрывать завтрак на террасе. Они руководствовались своими соображениями, и дон Гильяно не хотел им указывать, что правильно, а что нет. С каждым днем солнце сияло ярче, небо разглаживалось, расходились облака. И погода улучшилась.

Через него, как через комнату, шли и шли люди. Присаживались, говорили с ним, кричали, перекрикивали, перебивали друг друга. Он даже не всем мог ответить. Одни ждали. Другие требовали. Третьи настаивали. Он не знал, как от них скрыться. Казалось, в нем тысяча комнат и все они заполнены этими людьми. Людьми с нечеловеческими лицами. Он был не властен над ними, он был не властен над собой. Его никто не понимал. Он не мог объяснить. Они приказывали ему молчать.

Ян сидел на ковре в странной комнате: стены были увешаны черно-белыми фотографиями. Лица – молодые, улыбчивые – смотрели на него сверху вниз. На каминной полке тоже стояло несколько фотографий в черных рамках. Но никогда не удавалось рассмотреть запечатленных на них людей, потому что перед ним сидели брат и сестра – Дан и Дина.

– Ян, ты заснул, что ли? – Дан через поле протянул руку и коснулся его.

Нет, он не спал. Вернее, спал, но где-то далеко, в другой стране, – в этом сне он бодрствовал, а иногда даже забывал о том, что спит.

– Твой ход, Ян! – напомнила Дина.

Он бросил шестигранный кубик и отсчитал выпавшее ему количество красных точек фишкой-драконом с отгрызенной головой – попался в зубы соседскому псу. Близнецы были так похожи, что сначала он с трудом их различал. Тонкие асимметричные лица, как под копирку, светлые волосы с серебристым отливом. Синие глаза. Темно-синие, когда они сердились на Яна. Они часто сердились, особенно Дан:

– Ты что сегодня как неживой?

– Боюсь, они так и будут считать меня сумасшедшим, – печально ответил Ян.

– А разве ты не сумасшедший? – неприятным, надтреснутым смехом зашелся Дан. Иногда он мог быть очень грубым. – Ты же в психушке.

– Все дело в том, кем ты сам себя считаешь, – мягко шлепнула по плечу брата Дина: мол, уймись, Дан, не обижай мальчишку.

– Кем я могу себя считать? – И снова его ход. Ладонь – ковшиком, потряс кубик. – Кто я, по-вашему?

– Омен, – хрюкнул Дан.

– Ребенок Розмари, – фыркнула сестра.

Но, глядя в обиженное лицо Яна, близнец смягчился:

– Тедди. Ты определенно Тедди.

– Медвежонок Тедди? – уточнил Ян.

Дан скорчился от смеха так, что сбил фишки. Дина заливалась звонче брата. Ян рассердился:

– Если вы будете смеяться надо мной, я больше не буду с вами играть.

– Ишь, напугал! – дергал ногами Дан. – Ты лучше книжки читай и фильмы смотри.

Ян вздохнул:

– Не разрешают мне.

– Ну и не переживай, все равно мир – это иллюзия, – успокаивала его Дина. – Почти как сон. Но легче всего это понять, когда ты знакомишься с производными этой иллюзии – человеческими творениями. Или со снами.

– Он и так разберется, он понятливый, – продолжал вздрагивать от смеха Дан. – Без образования, зато понятливый.

– Не виноват я, что не могу учиться! – крикнул ему Ян.

Этот противный, отвратительный Дан никогда его не поймет – ведь у него есть все: и дом, и родители, и сестра-близняшка.

– А кто виноват?

– А кто виноват? – вторила брату Дина.

– Ты не виноват, а кто виноват?

– А кто виноват, раз ты не виноват?

Он терпеть не мог, когда близнецы начинали друг за другом повторять, – они становились похожи на роботов, и это, как правило, означало конец сна. Это означало, что он вновь проснется в своей палате. Увидит белый потолок над собой, услышит, как за стеной кричит его сосед: «Неверные! Адово семя!» – повернется – решетка за окном, а с другой стороны – дверь, которая открывается лишь снаружи, но не изнутри.

Ян не рассказывал врачам про близнецов. Те снились ему, а врачи не слишком интересовались его снами. Их больше тревожило то, что он видел наяву. А видел он Бронзовый дворец.

– Иллюзия. Сон. А чей же это сон? – спросил он близнецов, когда смог переварить обиду.

– Чей угодно, но только не твой, – тут же ответил Дан.

– Не твой, – повторила за ним Дина.

– Сон, – уточнил Дан.

– Сон, – эхом отозвалась Дина.

– Чужой сон.

– Чужой сон.

И он проснулся.

Время шло, Ян взрослел, а в комнате, которую он видел во сне, ничего не менялось: для близнецов он всегда был ребенком, они для него – тоже. Однажды он попробовал разузнать, где они находятся, где ему искать этих брата и сестру, и услышал насмешливый ответ:

– Мы в твоей голове, дурачок.

Близнецы не являлись ему по заказу. Иногда он думал о них весь день, но ночью они не приходили. А бывало, что забывал их, пока лечился, ходил на занятия, на прогулки, и потом вдруг – раз, и он снова в комнате с фотографиями.

Когда Ян Каминский впервые попал в Мемориальную гостиную Дома Гильяно, он узнал комнату из своих снов. Со стен на него смотрели черно-белые лица тех, кого уже не было в живых. Служитель в черном показывал ему Дом, а Яну хотелось остаться сейчас одному, чтобы рассмотреть лица на снимках. Он надеялся найти Дана и Дину. Он был уверен – узнает их. Но Служитель от него не отставал и нигде долго не задерживался.

В тот же день, вечером, Ян Каминский снова зашел в Мемориальную гостиную. Он рассматривал фотографии, но по-прежнему не находил своих давних знакомых.

– Кого-то ищешь? – спросил его дон Гильяно. Он спустился в гостиную, чтобы рассказать детям сказку на ночь.

– Близнецов. Мальчика и девочку. Дана и Дину, – ответил ему Ян, дону Гильяно он не боялся доверить свою тайну.

– В Доме Гильяно рождается много близнецов. Мои мальчики были близнецами. – Он показал на две фотографии – одну на камине, другую на стене. – Предатель ты или праведник, изгнан ты или проклят, если ты Гильяно, то после смерти твое место – в Мемориальной гостиной. Детей с такими именами, как ты говоришь, я не помню. Неудивительно, если учесть, сколько лет Дому Гильяно.

– Серебряные волосы, сапфировые глаза, – описал их Ян Каминский и сам себе удивился – до чего же неправдоподобно это звучит. Наверняка Дан и Дина были всего лишь порождением его больного воображения. Это они и пытались ему сказать, когда играли в старинную игру-бродилку. Но дон Гильяно понял, о ком он говорит:

– А! Детей, подобных им, после смерти мы сжигаем, их пепел развеян по Саду Гильяно. Но память о них не храним. Их фотографий нет в гостиной.

– Может, их кто-то помнит? Кто-то из таких же, как они? Или их родственники? – предположил Ян.

– Лучшие из Лучших больше не рождаются в Доме Гильяно, – ответил дон таким голосом, будто выносил своей семье смертный приговор.