Виктория Старкина - Талая вода

И все-таки. Если обратиться к фильмам: в любом из них режиссер по каким-то неявным приметам дает нам понять, что встреча героя и героини произошла. Иногда это бывает сделано, что называется, в лоб, как в «Кавказской пленнице»: герой встречает девушку, про которую сказано, что она спортсменка, комсомолка и красавица. Как не влюбиться! А иногда встреча замаскирована под «случайную», но зритель неминуемо с первой секунды догадывается: Ага! Вот она, главная героиня! У них точно будет роман!

Почему этого не происходит в жизни? Или же она была слишком невнимательна? Торопилась, спешила, раздумывала, как и в чем следует встречать новое тысячелетие? Почему не поняла, не увидела, не приготовилась заранее, как кошка, которая приземляется на четыре лапы, падая с высоты? Ведь любовь – всегда падение, всегда потеря контроля и тверди под ногами, так падаешь только из открытой двери самолета, когда сильная рука инструктора толкает тебя в спину. Мгновения ты паришь, замирая от ужаса и восторга, осознавая, где-то в глубине души, что за плечами – парашют. Но в жизни нет ни парашюта, ни инструктора. Нет и четырех лап. И уж если решишься, то прыгаешь на свой страх и риск. Так почему же не было предупреждающих знаков?

Осознание пришло позже, когда они встретились во второй раз. Матвей пришел в офис НАДа, чтобы оформить сделку по продаже картин, а потом вдруг предложил Юле свозить ее в субботу к Раисе Белогородовой, чтобы экспертам проще было понять ее манеру писать, уловить за яркой поверхностью полотен скрытые символы, перекодированные в язык живописи.

Юля согласилась. Раиса жила за городом, и, как и думала Юля, – оказалась одинокой женщиной средних лет, меланхоличной, печальной, но весьма и весьма энергичной. Она производила приятное впечатление и вызвала у девушки горячее желание помочь. Пусть ее картины увидят свет!

На обратном пути у них от мороза не завелась «девятка», и пока нагревались свечи зажигания, Матвей успел сообщить, что любит итальянскую пиццу с базиликом и не ест мяса. То же самое Юля сказала о себе. Через некоторое время они выяснили, что оба ни черта не понимают в музыке, но отдают предпочтение испанской гитаре. А когда ехали обратно, Юля рассказала, как в детстве нашла альбом с картинами Ван Гога и плакала, не выдержав вдруг охвативших ее эмоций. Резко затормозив, Матвей остановил машину и с изумлением взглянул на нее:

– Это была книга в черно-белой суперобложке? – спросил он, – Небольшая? Отпечатана в ленинградской типографии?

– Видимо да, – Юля улыбнулась. – Тогда печатали не так много альбомов с картинами Ван Гога. У тебя тоже была такая?

Они не заметили, как перешли на ты.

– Более того, я тоже плакал, когда впервые увидел те картины! Мне было тогда лет восемь, может десять…

– Вот как бывает, – задумчиво произнесла Юля.

– Вот как бывает, – повторил он.

Заснеженное шоссе извилисто убегало в темноту, по краям у кюветов тускло мерцали льдинки, где-то вдали тихо шуршали полозья саней Деда Мороза, приближался Миллениум. Юля и Матвей говорили и говорили, и казалось, что столько еще всего надо сказать друг другу, только бы хватило времени! Только бы хватило дороги! Но, разумеется, когда они расстались, Юля так и не успела рассказать всего, что казалось ей важным и интересным. Неужели она нашла своего идеального собеседника, с которым всегда есть о чем поговорить, и главное – о чем помолчать?

Вечером тридцатого декабря Юля и ее соседки решили устроить квартирную вечеринку, чтобы отметить встречу наступающего нового года вместе. Утром Сашка улетала в Египет, а Мила уезжала в Вологду. Юля же шла на работу, а потом – на вокзал.

Сашка пришла с Евгением, солидным мужчиной, владельцем автозаправок, одетым в шерстяной пиджак и почему-то джинсы и кепку. Он то и дело приглаживал тоненькие усики, с сомнением поглядывал на нарядных Юлю и Милу, а в остальное время осматривал более чем скромную обстановку квартиры и приговаривал:

– Да, бедненько тут у вас, бедненько…

Милу это невероятно раздражало, и она то и дело пускалась в беспочвенные споры, пытаясь хоть как-то сбить спесь с нового знакомого, а Сашка бросалась грудью на амбразуру, появляясь между ними, то с жареной курицей, то с салатом «Оливье».

– Вообще, все это приготовила Мила, надо отдать должное, – с набитым ртом произнесла она. – Так что, ты Женечка, на нее не нападай. Мила у нас умница и хозяюшка!

Жених Милы – Кирилл, высокий и такой худой, что кожа на его лице слишком обтягивала скулы, казался Юле интересным мужчиной: он напоминал портреты работы Тулуза-Лотрека. Хотя, нужны ли такие скулы в реальной жизни – об этом стоило подумать отдельно! Кирилл молча поглощал курицу и бутерброды, не проронив за все время ни слова. Юля и Сашка почти благоговели перед его выдержкой.

Когда вино, принесенное Юлей с работы, – подарок клиента, было выпито, а торт – кулинарный шедевр Милы, – съеден, воцарилась тишина, нарушаемая лишь музыкой, которую включила Сашка – для романтики.

– Тихий ангел пролетел, – улыбнулась Мила.

– У нас говорят – мент родился, – добавил Евгений.

– Раз уж настала пауза, предлагаю проводить Старый год! – Сашка поднялась с бокалом, на дне которого багровели последние капли «Бордо». – Мы сегодня ночью уже едем в аэропорт, времени другого не будет! Что я хочу сказать. Этот год был непростым. Год учителя начальной школы и не может быть простым. Но начались каникулы – и это прекрасно! Страна наконец проводила старого президента – тоже прекрасно! Я познакомилась с Женечкой, совсем правда недавно, но и это замечательно. Все живы, никто не умер. Надвигается новое тысячелетие! Ура!

Она звонко чокнулась со всеми, сделала глоток, схватила стоявшую на столе длинную зажженную свечу и протянула ее Евгению.

– Давайте, все по очереди! Женечка, твой черед!

– Ну… Я не мастер говорить, – он отмахнулся, деланно и смущенно, – Я квартиру купил, вот ремонт заканчиваю. И бизнес вроде пошел. Сейчас другие времена – хочешь бизнес строить, строй! Никто не мешает! Ни мафия, ни враги народа. За границу, в Египет вот еду, в первый раз. С женой развожусь. Тоже дело, когда понимаешь, что не пошло, не созданы вы быть вместе. Что еще сказать, не знаю… Ну и вас всех узнал, рад знакомству! Сашенька! Твое здоровье!

Он снова стукнул рюмкой по ее уже опустевшему бокалу. И торопливо передал свечу Кириллу.

– За нас Мила скажет, она умная, – пробормотал тот, Мила чмокнула его в макушку, забрала свечу, поправила кружевное жабо на блузке, потом выбившийся из высокой прически локон, подперла ладонью раскрасневшуюся щеку и задумалась.

– Да что я могу сказать… Это же надо, новое тысячелетие! Это же раз в десять поколений – и то не бывает. А нам выпало такое. Нарочно не придумаешь! Уже радостно! И если подумать, сколько всего было! И войны, и катастрофы, эпидемии чумы, холеры, да чего только не было! Инквизиция, эпоха Возрождения. И Пушкин жил, и Ленин. И мир изменился. Ведь все было иным. И люди не знали ни автомобилей, ни поездов. Топили печи, не имели канализации, телевизора не было, телефона тоже. Да и электричества. Ничего не имели. А как-то жили. А теперь мы живем. И в нашей жизни сколько уже всего переменилось! Вспомните, были октябрятами-пионерами. Светлое будущее мечтали строить. Потом мечтали в Америку уехать. Или вон, как Надька, сестрица Юлечки, в Германию. А теперь все хотят работать, карьеру хотят и машину. И Новый год встречать не дома, а под пальмой! Я думаю, а что будет, когда и это тысячелетие пройдет? Все ведь проходит однажды… Каким тогда будет мир? Вот и предлагаю тост: чтобы новое тысячелетие было лучше предыдущего, чтобы, когда оно закончится, мир был красивым-красивым! Добрым-добрым! И все были счастливы!