Владимир Рунов - Тайны черноморских линкоров

Однако, постепенно Бизертский рейд пустел, боевые корабли стали продавать на слом. Долго оставался один «Алексеев». Его «сломали» последним, в 1934 году, однако орудия и прицельное оборудование сняли, объявив собственностью Франции. Но история корабля на этом не закончилась. Она, как и у всех черноморских линкоров, продолжилась в его пушках.

В ноябре 1939 года началась советско-финская война. Карл Маннергейм, бывший царский генерал, а на том этапе уже Главнокомандующий финской армией, знал о силе корабельных орудий «Алексеева», выпросил их у Франции, ведь пригодных к ним снарядов после ухода Балтфлота из Гельсингфорса в 1918 году у Финляндии оставалось достаточно. Французы, чтобы лишний раз нагадить России, согласились. И началась «одиссея» переброски орудий со складов в Тунисе в финский порт Або.

Пароход «Жюльетт» с первыми четырьмя пушками шел до Балтики полгода. Началась уже вторая мировая война, пароход прятался от подлодок, ремонтировался после столкновения с английским сухогрузом, хотел выгрузить пушки в Норвегии, но там не оказалось кранов, чтобы поднять 50-тонные стволы. Потом, прикрыв их зерном, добрался, наконец, до финского берега, где сдал груз местному командованию.

Второй пароход «Карл Эрик» успел проскочить Балтийское море до начала Скандинавской операции немцев, но пришел в тот же Або через несколько дней после заключения перемирия с СССР, когда надобность в таком вооружении отпала. Маннергейм лично приезжал в порт посмотреть за разгрузкой, разводя руками: «Что теперь делать с этими махинами?» Когда началась Великая Отечественная война, немцы разыскали на одном из финских складов жирно смазанные бережливыми финнами исполинские стволы. Начиналась осада Ленинграда, и у гитлеровцев возникла идея создать крупнокалиберные батареи на железнодорожном ходу, благо снарядов избыток. Финны не возражали, и работа закипела.

У немцев вообще была идея-фикс – подавить Ленинград не столько авиацией, сколько обстрелом из крепостных орудий. Они даже притащили из-под Севастополя поврежденную гигантскую пушку «Дора» и пытались установить на позицию. Однако из этого, как и из затеи с «алексеевскими» орудиями, ничего не получилось.

Советская бомбардировочная авиация держала в напряжении немецкие войска, да и Маннергейм, герой русско-японской войны, не очень-то разделял стремление своих союзников к обстрелу Санкт-Петербурга (он всегда его так называл), особенно из сверхтяжелых орудий, города, где он провел молодость, где окончил Николаевское кавалерийское училище, где служил в гвардейском полку, а потом им командовал, принимая участие в парадах на Марсовом поле.

– Русские никогда не простят, если с финской территории будет разрушен Санкт-Петербург, – сказал он как-то своему близкому окружению. – Тем более из русских орудий. Нам с ними все равно придется соседствовать.

– Вы в этом уверены? – спросило окружение.

– Без всяких условий! – твердо ответил семидесятипятилетний финский маршал, похожий на старого и мудрого филина. – Вы разве не видите, какие серьезные выводы они сделали после войны с нами?

В 1944 году Финляндия вышла из войны. Пушки линкора «Генерал Алексеев» так ни разу и не выстрелили по Ленинграду и вообще не стреляли больше никогда. После того, как финны вернули их советской стороне, они нашли последний приют на музейном полигоне у самого берега Балтики, где находятся и сейчас.

Цусимская трагедия, в которой Россия потеряла половину своих броненосцев, заставила более трезвыми глазами посмотреть на будущность отечественного флота. Николай II, чувствуя вину, распорядился весь доход от винной и табачной монополии направить на строительство новых линейных кораблей и броненосцев, выделив на каждый до 30 миллионов рублей золотом. На стапелях и оружейных заводах закипело дело. Может быть потому, что новый флот создавался на «порочные» деньги, судьба его оказалась трагичной, особенно линкоров императорской серии.

Их, под хоругви и молебствие, заложили на Николаевских верфях в октябре 1911 года, когда оправившись от русско-японской войны и беспорядков 1905 года, Россия стремительно снова входила в число сильнейших военно-морских держав.

Григорович, министр морского флота, один из тех, кто повлиял на решение царя, писал из Николаева жене: «Вчера я заложил постройку трех линейных кораблей – «Екатерины II», «Императрицы Марии» и «Императора Александра III». На церемонии присутствовали представители иностранных государств. Германский консул, каналья, все время улыбался. Наверное, думал, что из нашей затеи ничего не получится. Еще как получится!»

Среди золотопогонной свиты, которая сопровождала Григоровича на торжествах, выделялся высокий чернобородый щегольского вида адмирал с пронзительными насмешливыми глазами. Это был знаменитый кораблестроитель и теоретик живучести корабля Алексей Николаевич Крылов, будущий советский академик. Он как раз присутствовал при закладке «императорской серии», как один из авторов конструкции (позже один из этих линкоров, как вы помните, ему придется в Бизерте принимать у французов). Три супергиганта строились одновременно, причем с невиданной скоростью, такой, что германский консул вскоре сменил безмятежное выражение лица на озабоченное.

И было отчего! Корабли ожидались очень грозные. Предназначенные для Черноморского флота, они, в сущности, полностью меняли ситуацию на театре военных действий, тем более, в самое ближайшее время ожидалась закладка четвертого – «Император Николай I» (впоследствии он был порезан прямо на стапелях). Консул телеграфировал: «…Русские обходятся своими силами практически во всем, решают технические и производ ственные проблемы чрезвычайно быстро. Железнодорожную ветку от товарной станции до судостроительного завода протяженностью в 14 верст построили за два месяца и доставляют по ней броневую сталь, которую в достатке катают Ижорские заводы…».

Головной сошла «Императрица Мария». На артиллерийских испытаниях все цели были поражены с первого залпа. Германская агентура шифрованно докладывала, что с появлением на Черном море этого корабля стратегическая обстановка резко изменится в пользу России. Одна радость – русские слишком спешат, много недоделок. «Мария» наскоро провела швартовые и ходовые испытания. Уже шла война, и линкор в море выходил в сопровождении кораблей охранения. На трассах хищно рыскали германские подлодки и крейсера.

Наконец в конце июня «Мария» взяла курс на базу приписки в Севастополь. Буксиры осторожно вывели ее на слияние рек Южный Буг и Ингул, но тут произошло пренеприятное – многотонная громадина угодила на длинную отмель. Уже потом происшествие расценили как роковое предупреждение свыше. Старые «мореманы» трясли прокуренными бородами: «Ох, не к добру это! Не к добру, чтоб на первом плавании да такое! Освятить надо бы заново!»