Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 3

– Красивое имя. Скажите, Мелинда, а вы уверены, что на него это произведет нужное впечатление? – Кальману показалось, что девушка перестала дышать.

– Вы… о чем?

– Если вы не собирались узнать, каков на ощупь Дунай в этот час, то с меня горячий кофе вон из той кофейни. Она круглосуточная.

– А если собиралась? – в ее голосе был вызов, но какой-то выдохшийся.

– Тогда сначала выпейте кофе и съешьте пончик с глазурью, они там превосходные. А заодно послушайте одну правдивую историю. Пепс тоже любит пончики. Проводите нас?

Мелинда сама не поняла, как это произошло, но через десять минут они сидели под фонарем у Парламента и ели действительно потрясающие пончики с глазурью, запивая их горячим кофе. Все это время Кальман что-то говорил, но Мелинда начала вслушиваться только сейчас.

– Она всегда мечтала быть такой вот огненно-рыжей, как вы. Красилась. Она нуждалась в бесперебойном топливе для своего душевного пламени. Эмоции были ее хворостом, углем и газом. Она требовала постоянных доказательств моих чувств. Писала прекрасные стихи, читала мне их на память. Я не помню ни строчки, но стихи были о безумной любви.

Кальман замолчал, и она спросила:

– Что с ней случилось?

– Дунай.

– Вы тоже изменили ей?

– Почему тоже? – он закашлялся – Простите. Нет. Я просто не смог держать огонь голыми руками. Ей казалось, что у нас неравноценные отношения. Она действительно страдала и знать не хотела о разных темпераментах, о том, что любить можно и молча. Моя работа была связана с разъездами, и когда я несколько дней не звонил ей, по возвращении меня встречал шквал обвинений в бесчувственности. Я тогда брал отгул, и мы целый день бездумно шатались по Будапешту. Кларисса выросла в деревне, поэтому ей все в городе было интересно. Она не уставала бродить вдоль Дуная в любую погоду. Сначала по Пештской стороне от Сабадшага до Маргита, потом обратно по Будайской. О, это были чудесные прогулки!

– Я все еще не понимаю.

– Я устал. Просто не смог давать ей постоянно то, чего она ждала. Я был хронически виноват в недостаточном проявлении чувств. Она додумывала мои мысли на свой лад. Требовала, чтобы я признался, что не люблю ее, мол, это будет честно.

– И вы признались?

– Я сказал, что не смогу любить ее так, как ей нужно, что люблю, как умею.

– А она?

– Она сказала, что я сильно пожалею, что не старался.

– И что вы почувствовали, когда… ну, когда узнали?

– Шок, горе и свобода. Да, свобода. Если она хотела наказать меня, заставить страдать всю жизнь, то этого не случилось. Не смотрите на меня так, Мелинда. Я не упомянул, что безоговорочно счастлив.

Она отвернулась и сказала куда-то в сторону:

– Я не хотела никому зла. Я вообще ничего не хотела и не думала. Иногда так бывает от переживаний – я просто отключаюсь, вернее, переключаюсь куда-то внутрь. Что-то происходит вокруг, а мне все равно. А потом неясность, ну, типа тумана в мозгу, она рассеивается и все идет своим чередом. Но так сильно меня еще не шарахало никогда…

– Поделитесь?

– Почему бы и нет…

И она рассказала про Лайоша, их бесшабашную студенческую дружбу, которая после одной вечеринки превратилась в неуправляемую страсть, загонявшую их летними ночами то в заросли на горе Геллерт, то в темные переулки Бельвароша, если они не успевали добраться до его дома. Про то, как она сегодня вечером приехала к нему в мастерскую и нашла там новую подругу, полуголую, пьяную, дьявольски красивую. Про его взгляд, в котором не было ни капли вины, только досада. Про то, как невменяемая, она пешком шла из гламурного Хедьвидека к Дунаю через весь город с одной мыслью – исчезнуть так же ярко и безумно, как все, что было между ними.

Кальман допил кофе, вздохнул, и спросил невпопад:

– Где вы учитесь?

– В Университете Искусств, факультет живописи.

– Художница? Как замечательно! А что вам нравится писать больше всего?

– Море.

– Наверное, любите Айвазовского?

– И вы туда же! Все первым делом вспоминают его, будто это единственный гениальный маринист. Но да, люблю.

– Говорят, самое красивое море в тропиках…

– Не знаю, мне больше нравится северное море, с айсбергами.

– Вы уже писали его с натуры?

– Это было бы круто, я мечтала увидеть своими глазами айсберги. Но не успела.

– «Не успела» можно сказать в восемьдесят лет, и то не факт. Вам-то что мешает?

– Ну…

Мелинда замолчала. Кальман, затаив дыхание, наблюдал за ее лицом. Озадаченность. Поиск решения. Удовлетворение. Новогодний огонек в глазах. Он увидел то, чего она сама пока не осознала. Только что мечта стала планом действий. И тогда он беззвучно выдохнул.

Мелинда не заметила его напряжения. Она уже была мыслями где-то в Исландии или Норвегии, на берегу темного неспокойного моря с громадами айсбергов, ломающих линию горизонта. Как же он прав, ей действительно ничего не мешает! Уехать сейчас за границу – отличная идея!

Заскучавший мопс привалился толстым боком к ее ноге и вернул с северных берегов на скамейку у Парламента. Она улыбнулась Кальману:

– Спасибо вам за все. Мне пора домой.

– Вам спасибо, Мелинда. Долгие прогулки полезны для здоровья. Мы проводим вас до такси.

Человек и собака смотрели вслед удаляющемуся желтому автомобилю. Ночной ветер над Дунаем окреп, но был по-прежнему теплым. Город, одетый в осень, сонно моргал своими бесчисленными огнями.

Забулькал телефон. Кальман долго искал его по внутренним карманам. Достал, улыбнулся ему, как живому и крепко прижал к уху.

– Потеряла нас? Уже идем… нет, все в порядке, просто пришлось утопить тебя в Дунае… Да, опять… Ну, не шуми, мы пончиков принесем, с глазурью… Я тебя тоже…

Руслан старше меня на два года.

Он сутулый, поджарый, все время удивлялся – как он носит эти кеды? почему эта обувь, похожая на подростковую сумочку unisex, называется кеды? почему я несу на кассу газировку и батончик, а он везет коляску?

– Руслан!

– Привет, друг! Как жизнь?

– Руслан!

– Простите, вы кто?

– Руслан!

– Руслан!

– Руслан!

– Вы мне? Сожалею, вы ошиблись.

Конечно, может быть и по- другому. Например, ответят из коляски. Малыш Руслан Русланович.

Но даже тогда у разговора будет только два пути.

Есть еще третий.

Мы будем неловко расшаркиваться, а потом он пробьет у кассира свои товары и стыдливо (или с облегчением) убежит, забыв скидочную карту магазина (или оставит ее, чтобы я нашел его; или это взятка, чтобы я не искал).