Данила Трофимов - Питер Терпи

На улице снег с дождём. На улице жрать невозможно.

– Шаверма, шаверма, – приговаривал Корней, возвращаясь к себе домой по тому же пути: мимо вывески «24», мимо Казанского собора, налево, в арку, опять налево…

Корней вернулся в комнату и уселся есть. Укусил жадно, так, что смесь жира, кетчупа и майонеза капнула на пол. Корней накрыл пятно розовой бумажной салфеткой, которую заботливо положил араб в целлофановый пакетик с шаурмой. Чтобы не испортились, колбасу с хлебом Корней хотел убрать в холодильник, но внутри последнего, как сам Корней убедился, продолжала разрастаться обильно плесень. Хлеб кинул на холодильник, а колбасу решил за окно положить, на карниз.

На следующий день полил сильный дождь и смыл пакет с колбасой. Корней ел один хлеб и продолжал лежать на кровати, изредка выходя на кухню попить воды из крана. Вот и опять вышел, а на кухне – девушка с ресепшена.

– У вас всё в порядке? – спросила она.

– Да, спасибо, – ответил он, прислоняя губы к крану.

– Вижу, вы никуда не выходите.

– Нет, не выхожу пока.

– Болеете?

– Нет, просто не выхожу.

– У меня, у друзей, у наших постояльцев, будет квартирник. Все будут петь и пить. Хотите тоже?

– Спасибо, – поклонившись, ответил Корней и ушёл в комнату.

***

Вчера тебе приснился дед покойный, царствие ему небесное, хотел тебя отравить. Пришли в твой дом люди, пошляки страшные, учинили на кухне разврат, ты их пытался прогнать, а они на тебя как накинулись. Дед взял пузырёк с ядом, приказал пошлякам открыть тебе рот и из пузырька накапал. А ты не боялся умереть, потому что в этом сне тебя посетило впервые, наверное, разочарование. Вдруг твой собственный дед никогда не любил тебя?

***

За дверью – шум: там поют и смеются. Корней вышел из комнаты. Мимо пробежали мальчик с девочкой, держась за руки. Они что-то ему прокричали, но он не понял, что. На секунду заглянул на кухню – там тьма людей, но нет её .

Корней спустился на ресепшен. За стойкой сидела пригласившая его девушка, расчёсывала непослушные волосы. У неё были пухлые, добрые руки – казалось, коснутся тебя, и внутри светло станет.

Увидев Корнея, девушка улыбнулась:

– Решили пойти?

– Куда?

– Ну, на квартирник.

– А, да. А вы идёте? – замялся Корней.

– Меня сегодня поставили дежурить, так что, похоже, я буду здесь.

– Ладно, тогда я пойду к себе.

– Хотя нет, подождите, давайте я что-нибудь придумаю. Да, в конце концов, может же быть у меня обед? На часик можно и заскочить. Пошли!

Девушка вышла из-за стойки и повела Корнея обратно на кухню.

– Так вас зовут Корней, верно?

– Да.

– «Муха, Муха-Цокотуха, Позолоченное брюхо! Муха по полю пошла, Муха денежку нашла». У меня хорошая память на имена. Кстати, меня зовут Аня.

– Очень приятно.

– И мне.

Они оказались на кухне. Дым, шум, воздуха нет. Когда собравшиеся заметили Аню, поднялся ещё больший шум: «О-о-о-о-о!»

– Садитесь, садитесь сюда, – сказал парень, у которого на голове трепетался индейский убор – с перьями и бисером. – Сегодня я – вождь этого квартирника, моё имя Аскук – тот, чьё имя на вечерине будут помнить долго!

Все рассмеялись.

– Аня, кто этот юный горящий факел? Наш новенький? А, новенький! Угрюмый ты! – парень обратился к Корнею. – Раскурим трубку мира?

Корней помотал головой.

– Не курит! – всплеснул руками Аскук, – это хорошо: здоровеньким же должен кто-то помирать.

Молодые люди пили и разговаривали, а над ними, то и дело растворяясь и как бы рождаясь снова, летала муха. Корней её заприметил однажды и всё следил за ней.

– Вы чего, Корней, смотрите туда? – спросила Аня.

– Там летает муха.

– Какая муха? Не вижу ничего.

– Правда, она там есть. Просто из-за дыма плохо видно.

– Верю. Вам не скучно?

– Нет, не скучно, спасибо.

– У нас хорошая компания, вот увидите. Сейчас начнут читать стихи.

И правда, Аскук взобрался на стол и начал декламировать:

Шум и гам в этом логове жутком,

Но всю ночь напролёт до зари,

Я читаю стихи проституткам

И с бандюгами жарю спирт.

– Да слезай ты, бандюга! – закричал какой-то парень и полез обниматься к Аскуку.

Аня произнесла тихо, так, чтобы слышал только Корней, но как будто и не ему вовсе:

Это песня последней встречи.

Я взглянула на темный дом.

Только в спальне горели свечи

Равнодушно-желтым огнем.

– Чего это вы? – спросил недоумённо Корней.

Она улыбнулась и ответила только:

– Ничего.

Кто-то принёс гитару, затянули все вместе сначала «Батарейку», потом Аскук опять оживился, распушил свои перья и глядя на деву, сидевшую напротив него, как на одну-единственную, выхватил гитару и зачитал: «Я не кидал никого никогда, я говорил только «да» иногда…» В припевах Аскуку помогали все: «Ты кидал! Ты кидал! Ты кидал! Да-да!» Аскук потел, перья с него сыпались, он приплясывал заразительно, все ему в такт кивали. После этой песни, Аскук вдруг обратился к Корнею: «Новенький, могёшь чё-нить сбацать?» Корней кивнул и взял гитару, начал перебирать медленно струны, всё громче и громче, а потом запел: «Спроси Неву, ты знаешь, я давно живу…» Его голос медленно растворялся среди подпевающих голосов. Последний припев Корней уже играл молча, прислушиваясь к нестройным голосам и отличая среди них голос Ани.

Пили и бушевали, растаптывали паркет под «The Beatles». Аня тоже танцевала, чуть поодаль от Корнея. Она медленно раскачивалась, держа в руках бокал, с закрытыми глазами, как будто вдыхала музыку, как морской воздух, целительный и успокаивающий. Аня, похоже, почувствовала на себе взгляд Корнея, обернулась к нему и пригласила танцевать, и он, никогда не танцевавший, стал неуклюже перебирать ногами и хлопать в такт музыке. Аня не открывала глаз и улыбалась. И Корнею казалось, что она улыбается ему.

Вполглаза потом играли в монополию. Один молодой человек, обнявши Аскука, зазывал достать «Твистер», но его затею так никто и не поддержал. Музыка играла всё тише и тише, люди начали расходиться по двое. А муха, то появлявшаяся, то исчезавшая в кумаре, всё-таки исчезла бесповоротно. Развалившийся головной убор Аскука был передан в знак доброй воли деве, на которую Аскук весь вечер бросал горячие взоры. Отпрявши от молодого человека с «Твистером», Аскук приобнимал эту деву и, мирно засыпая, потягивал свою трубку мира.

– Я пойду, наверное, уже, – сказала Аня. – Час мой сильно растянулся, и если об этом узнают, то мне здесь больше не работать.

– Я вас провожу?

– Это очень мило, давайте.

Они вышли из кухни. Аня шла чуть впереди, пошатываясь: «Мне осталось до конца смены часик, а потом домой. Или здесь останусь спать. В тридцать шестой никого не заселили пока». Корней хотел спросить что-то, но передумал, и Аня это заметила.