Михаил Пономарев - Дни Бочонка

Андрей Павлович дождался, пока я добегу последний круг своей зарядки и мы отправились ближайший от парка бар с названием "Бочонок". Только переступив порог заведения сразу решили, что холодного пива никто из нас не хочет, а потому заказали графин бурбона и мясное ассорти в качестве закуски.

Бар находился как нельзя к месту на окраине города. Несмотря на десятки алкомаркетов, напоминавших пограничные блокпосты, уютный "Бочонок" всегда имел посетителей, хоть и не много, зато большинство постоянных. Среди них были и мы с Андреем Павловичем. Удивительно, что здесь до сих пор не видели друг друга.

В этот же вечер между нами во время третьего графина бурбона развернулась дискуссия на все темы разом. Такое бывает, когда незнакомые собеседники пытаются объяснить друг другу свои политические, да какие бы то ни было взгляды, спорят, а в конце концов со смартфона понимают, что говорят об одном и том же, только разными словами. После таких разговоров завязывается настоящая мужская дружба и появляется искреннее взаимопонимание.

– Неплохой бурбон, – немного жмуря глаза произнес Андрей Павлович после первого тоста "за знакомство". – американцы придумали восхитительный напиток.

– Безусловно. А вы были в Америке?

– Нет, только собирался побывать, но всё время откладывал, то неожиданные дела, то ещё что-нибудь; знаете, как это обычно бывает. Хотел ещё слетать в Европу: очень много о ней читал статей с пёстрыми фотографиями. Культурные центры, чистота, готические соборы. Мечтаю жить возле одного из них, и чтобы окна дома прямо на лицевую сторону выходили.

– Прямо как Достоевский себе жильё хотите выбрать.

– Точно так. Не знаю, на самом деле, что он такого видел в русской идее. Ничем ведь мы не отличаемся от других, такие же люди везде, а вот искусство везде разное.

– Может быть. Я тоже мало где был, разве что на курортах, поэтому судить трудно о всей подноготной.

– Но порассуждать можно.

– Почему бы нет. – усмехнулся я.

Мы выпили по рюмке.

– Впрочем, – продолжил Садёнов. – наслаждаться можно где угодно, вопрос лишь в том, что для человека есть наслаждение. Странно сейчас смотреть на то, как толпы людей получают наслаждение от денег: зарабатывать много, тратить много. Некоторые имеют столько денег, сколько до конца жизни нельзя потратить. А зачем – не понятно. Жертвуют гроши на благотворительность для привлечения внимания к своей персоне и дальше гонятся за сверхдостатком. Так жизнь и проходит. А вместе с ней столько красоты и мгновений, которые никогда не повторятся в вечности. Нужно запоминать живое, его расцвет и смерть. Я это понял ещё давно, во время наблюдения за падающими листьями. С тех пор люблю наблюдать за сим процессом. Уже не помню с чего начинал развивать мысль…

Андрей Павлович рассмеялся глухим смехом как бы внутрь себя. На его лице стали отчётливо видны много мелких морщин – всё-таки время не забывает брать своё.

– Кажется, говорили о доме, где бы хотели жить.

– Верно вспомнили. А где вы?

– Да в глухомани какой-нибудь. Среди живой природы. Ни в коем случае не воле огромных каменных построек: рядом с ними не почувствуешь себя свободным. Да и живое не запомнить особо.

– Ну как же! Вот встанете вы рядом с… Кёльнским собором, к примеру, как сразу почувствуете свое единение с историей, свою принадлежность к событиям, которые происходили несколько веков тому назад. Ну а если не почувствуете, то можно просто сесть на лавочку неподалеку и также, как и в парке наблюдать за падающими листьями. Хотя в таком месте царит особая атмосфера, люди меняться начинают, когда впервые видят чудо в готическом стиле. Больше уникальности появляется. Понаблюдать точно есть за чем.

– Пожалуй вы правы. Только муторная слишком у вас идея.

– Тем лучше! Зато как возвышается на фоне остальных. Все идут к счастью через что бы то ни было, а я к эстетике. Пожалуй даже в немного пьяном состоянии я не решусь сказать, что счастье кроется в эстетике, в ней скорее образ жизни и ещё что-то выше счастья. Удовлетворение, наверное. Счастье не приносит полного удовлетворения, а эстетика приносит. На этом пожалуй я буду стоять до конца.

– Позвольте, позвольте, а если у вас выработается иммунитет к эстетике и красоте. Не будут они вызывать удовлетворения и всё. Что же тогда делать?

– Быть такого не может! – весело выкрикнул Андрей Павлович. – Сколько живу, до сих пор умиляюсь, когда вижу запотевшие окна проезжающего автобуса. Как ничтожно, скажете вы, а для меня ценнее зарплаты.

– Ну, удивили, удивили.

Тем временем третий графин подошёл к концу. Часы напротив барной стойки показывали полночь, по сему мы собрались расходиться. Завтра, то есть уже сегодня, целый рабочий день. Однако этим дело не закончилось. А закончилось оно четвёртым графином и продолжением оживлённого разговора.

– Как вы относитесь к живописи? – с жаром спросил раскрасневшийся от выпитого Садёнов.

– Пейзажи Саврасова восхитительны! Особенно с этаким грязноватым оттенком, как в "Грачи улетели". Просто чудесно!

– Неплохой вкус. А авангард вас не привлекает? "Крик", "Сон, вызванный полётом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения" – по-моему, гениальнейшие картины. Хотя бытовые сюжеты Саврасова не уступают им в великолепии. Просто иногда мне кажется, что сюжеты, как в "Грачи улетели" очень часто встречаются в жизни, они здесь на каждом углу только и ждут ваших глаз. Лучше ведь посмотреть на неповторимый пейзаж в оригинале, нежели на его интерпретацию художником, которая на холсте останется такой же даже через сотню лет.

– Позвольте, но ведь и авангард весь – это видение художника. Разве галлюцинации Дали могут быть интереснее мастерски написанных пейзажей, куда, между прочим, тоже душу вкладывают. Не соглашусь, что его мысли, изображенные на холсте, могут соперничать с реальностью, будь и она на холсте.

– Через картины Сальвадора можно увидеть то, чего нет в реальности. Вот мы не можем представить искажённое время, а он может! Впрочем, я соглашусь с вашим несогласием, – залился звонким хохотом Андрей Павлович. – потому что можем! Можем!

Глядя на от души хохотавшего аристократа, я был до крайности удивлён, ведь ещё пару часов назад мог бы поручиться всем своим имуществом, что он слишком выдержан для подобных действий. Это же самое удивление заставило меня сначала улыбнуться, а потом ещё громче Садёнова расхохотаться на весь бар. На нас даже не покосились: теперь я наконец понял ещё один плюс "Бочонка": тут все посетители друг другу будто родные; каждый терпим к слабостям ближнего. Если вдруг кому-нибудь невзначай захочется подебоширить, то вряд ли он долго будет нарушать общественное спокойствие, но не потому, что ему заломает руки охранник – вовсе нет. Просто этот человек увидит, что все люди вокруг него дружелюбные и готовы ответить добром на любую просьбу. Возможно так сложилось потому, что в бар ходят в основном те, кто уже нашёл в жизни гармонию.