Ольга Журавлёва - Попытка облегчить боль. Маленькие повести о любви

Спустя четыре года после расставания с Митей появился в моей жизни первый встречный, то есть мужчина, которому я отдалась. Отдалась просто так. Сдуру. А он захотел жениться. Я посмотрела на него оценивающе и трезво: парень – хоть куда. Высокий, красивый, умный – заканчивал к тому времени институт иностранных языков. Его звали Дмитрий. Дима. Митей я не назвала его ни разу. На почве всех моих переживаний у меня открылся дар – я начала рисовать иконы. Рисовала я их самозабвенно – каждый вечер. Днём-то училась. Дима сказал, что надо сходить в церковь – спросить – могу ли я этим заниматься. Старичок священник благословил меня на писание икон, освятил принесённые доски. Большую часть икон я подарила церкви, в то время религия только начала проникать в народ, до этого веривший в коммунизм. Но когда я вышла замуж за Диму, то иконы писать перестала. Сейчас в моей комнате висят три самых первых работы. Я смотрю на них и удивляюсь – неужели это моя рука вывела столь прекрасные лики? Если бы вдруг изменился мой образ жизни, я бы опять принялась за творчество.

Дима стал моим мужем, родители были довольны – и его и мои. Данька тянул курсантскую лямку. Димины родители купили нам квартиру в ожидании внуков. Наш сын не заставил себя долго ждать. Он родился через полгода после свадьбы. Мы назвали его Дмитрием. Митей. Жизнь была весёлой и грустной одновременно. Весёлой потому, что я имела собственного маленького Митю, который не давал скучать. А грустной потому, что рядом со мной существовал не тот мужчина. Вся эта весёлая грусть длилась довольно долго. За это время я закончила ещё и факультет журналистики. И профессиональная карьера стала основной целью моей жизни. Семья держалась на плечах мужа. Дима всё это переносил стойко. А на меня всегда смотрел с опаской, не знал, чего ждать в следующую минуту жизни. Когда у него появилась возможность уехать работать за границу, он позвал меня с собой. Я отказалась. Потому что военная журналистика манила и засасывала. Появилось профессиональное тщеславие, требующее удовлетворения. Дима уехал в Данию, прихватив с собой Митю, а я подалась на Кавказ – стала собкором одного из международных агентств. По сыну тосковала очень сильно года три. Хотя мы виделись каждое лето – я ездила в Данию в отпуск. И однажды я поняла, что это мне плохо, это я страдаю, а не сын мой Митя. Он выглядел вполне счастливым, изучал языки, занимался живописью. У него было хорошее здоровье. Отец не стеснял его свободы. Я – напротив, постоянно дёргала ребёнка, требовала отчёта о каждом шаге. Утомляла его своим присутствием. В один из моих приездов мы решили с Дмитрием развестись, потому что я честно призналась, что не любила его ни минуты. Он с трудом перенёс этот удар. Он-то любил меня. Любил нашего сына. А я оказалась предательницей. Всё дело было в том, что моё сердце могло вынести только одну любовь. Мы всё же решили встречаться, как прежде, заботиться о сыне, мечтой жизни которого было соединить своих непутёвых родителей.

Мите не хотелось возвращаться в Россию. Он как-то приехал на каникулы – повидаться с дедушкой и бабушкой. А в то время была перестройка в стране, у нас на столе были одни макароны и картошка на постном масле, да пироги с нехитрыми начинками. Мите это не понравилось. Он испугался: «Мама, поедем к папе. Там каждый день на завтрак йогурт! Сок – какой хочешь!». Я не стала объяснять мальчику, что это всё – временные трудности. Он бы тогда этого не понял. Не поймёт он и сейчас нашего образа жизни. Стал совсем иностранцем. Что же делать. У него такой путь и такая судьба, которую подарила ему беспутая мать, не захотевшая полюбить его отца – умного, сильного, теперь ещё и богатого.

Дорога всё не кончается.

– Я есть хочу, – объявляю я брату.

– Начинается, – стонет Даня, – Я, например, весь день могу не есть.

– Я тоже могу. Но разве это необходимо сегодня?

– Дина, доедем до города, завернём в ресторан, пообедаем, – обещает Алик.

– Ты думаешь, там есть ресторан?

– В любом зачуханном городишке есть ресторан. Иногда там даже прилично кормят.

– Не скажи, Алик. В этих городишках сейчас в обычных столовых цены такие – ого-го. А готовить не умеют.

– Поэтому и будем искать ресторан.

– Пока что нам надо искать нужный адрес. Вот и город на горизонте.

Городок поделён железной дорогой на две части. Самое плохое, когда надо развозить товар сначала в одну часть города, потом в другую. Но сегодня у нас все адреса по одну сторону от ЖД. Дело идёт быстро. Я замечаю приличное здание, обшитое белыми пластиковыми рейками с вывеской «Золушка».

– Даня, давай в «Золушку» завернём.

– Что-то мне название не нравится, – Алик привередничает.

– У них тут птицефабрика есть. Там должна быть хорошая столовая.

– А обещали – ресторан. И потом, я боюсь птичьего грппа.

– Я вспомнил, у них в ресторане совсем не умеют готовить. Самое вкусное, что я там ел – это были консервы – шпроты в масле. А птичий грипп до нас ещё не добрался.

– Смотрите, вот бабка с ведром идёт – точно, пошла на птицефабрику, яйца покупать.

Мы обгоняем бабку в фиолетовом пальто и в валенках, и ведро у неё фиолетовое.

Вывеска у птицефабрики скромная. А яйца здешние в городских магазинах самые дорогие. Заходим внутрь. На дверях столовой объявление: «Обед для посторонних с 13 часов». Я смотрю на часы – десять минут второго, как раз самое время пообедать посторонним. Но тётка в белом халате и тюрбане говорит: «Мы посторонних не кормим». «Но там у вас объявление – обед для посторонних с 13 часов», – говорю я. «Это старое объявление». «Тогда снимите его». «Некогда». Тётка в белом халате выскребает из огромной кастрюли тушёную капусту. Алик куда-то исчез. Вот когда нужно его обаяние, он отсутствует. Даня идёт к дверям и срывает объявление об обеде для посторонних. Тут в столовую входит Алик с хорошо причесанной женщиной. Она еще и хорошо одета, и от неё исходит запах дорогого парфюма. В столовой происходит суета, по которой я отлично понимаю, что Алик привёл сюда большого начальника. Для нас уже накрыт белой скатертью стол, поставлены стеклянные фужеры, ложки и вилки хорошей стали. Алик знакомит нас с директором фабрики – Аллой Витальевной. Алла Витальевна смотрит на Алика с обожанием. Тётки в белых халатах суетятся. Мой брат хочет обратить внимание Аллы Витальевны на себя:

– Я бы съел яичницу из пяти яиц, – говорит он.

– А я – из двух, – добавляю я, – со сливочным маслом.

Алла Витальевна делает заказ. Нам приносят бутылку белого «Шардене», сок, салат из свежих помидор и огурцов. У Алика и Аллы Витальевны происходит какой-то интимный разговор. Они поднимают бокалы и пьют за что-то сугубо личное. Я существую сама по себе. Брату моему тоскливо, он лишён и выпивки и женщины. Обречённо наливает в фужер сок.