Александр Потапов - Проклятие Кулемы

На этом беседа прекратилась – завершилось наше путешествие.

Из Москвы дорога ведёт нас на север по Дмитровскому шоссе, которое в последние годы здорово преобразилось. На выезде из Москвы на пересечении Дмитровского шоссе с кольцевой автодорогой сооружены многоуровневые развязки, а дорога до самого Дмитрова теперь имеет две полосы в каждом направлении. Это существенно снизило столпотворение, ездить стало намного легче, хотя полностью от пробок не избавило.

До самого Дмитрова дорога идёт вдоль канала, соединяющего Волгу с Москвой. После завершения строительства в 1937 году он был назван «канал Москва – Волга имени И. В. Сталина», но в 1947 году Сталин сам переименовал его в «канал имени Москвы» в честь восьмисотлетия столицы. Так он теперь и называется. Длина его почти 130 километров.

После выезда из Москвы на дороге долго встречаются селения, то побольше, то поменьше, но плотность потока не снижается. Движение небыстрое, мы особо не торопимся, высматриваем по сторонам, что там интересного. Я бросаю взгляды изредка, поскольку основное внимание – дороге, Вера вглядывается внимательнее. Глядя на возникающие иногда справа от шоссе сооружения на канале, она задумчиво говорит:

– Ещё со школы нам твердили, что с вводом этого канала Москва стала портом пяти морей – Балтийского, Белого, Чёрного, Азовского и Каспийского. Но зачем такое огромное сооружение и такие затраты? Эти водные дороги никогда активно не использовались. Тем более что во всех этих направлениях давно проведены железные дороги.

Я покачал головой:

– Ну, в советское время грузовые и пассажирские суда довольно активно курсировали по каналу, это сейчас они практически все исчезли. Но главное в том, что не с этой целью строили канал.

– А с какой же? – удивилась Вера.

– К концу двадцатых годов в Москве было уже три миллиона жителей, с началом индустриализации начала резко увеличиваться промышленность. Воды для снабжения населения и промышленности катастрофически не хватало. Москва-река обмелела настолько, что летом у Большого Каменного моста её переходили вброд.

– При чём тут Москва-река? – снова удивилась Вера. – Нам всегда говорили, что столица снабжается водой из Мытищинских источников.

– Знаешь, я тоже долго так думал. Но недавно выяснил, что это не так, вернее, не совсем так. Да, первый московский городской водопровод – Мытищинский – построен ещё по указу Екатерины Второй в конце 18 века. Его многократно реконструировали, но в начале 20 века отдача воды из мытищинских ключей резко снизилась, даже река Яуза обмелела. И тогда переключились на забор воды из Москвы-реки. Для этого был построен

Шлюз № 3 у Яхромы

Москворецкий водопровод, воду забирали из Москвы-реки от Рублёва, где она наиболее чистая. Произошло это в начале 20 века. Москворецкий водопровод был соединён с Мытищинским, они стали единой системой, поэтому многие продолжали называть её мытищинской. Но проблема была в том, что Москва-река более чем наполовину питается снегом, поэтому её водный режим нестабилен, и уровень воды очень сильно меняется в зависимости от времени года и погоды. К тому же потребление воды с каждым годом увеличивалось. В конце концов и было принято решение о переброске части волжской воды в Москва-реку. Но вообще-то канал решил сразу несколько важных задач: подачи питьевой воды в столицу, улучшения санитарного состояния рек внутри города, выработки электроэнергии и обеспечения судоходной связи с Волгой.

– А я вот читала, – медленно сказала Вера, словно вспоминая давно забытое, – что этот канал планировали построить ещё в царское время и даже провели земляные работы на каком-то участке, но потом бросили.

– Я тоже об этом читал, – решил и я проявить свою эрудицию, – это было при Николае Первом, тогда проводить канал хотели совсем по другому маршруту. А впервые об этом заговорили ещё в последние годы правления Петра Первого и даже разработали целых три проекта. Но речь шла тогда не о водопроводе, а о создании нового водного транспортного пути – в те годы торговля шла в основном по рекам. Кстати, один из проектов в значительной мере совпадал с сегодняшней трассой канала.

Если посмотреть на карту, то видно, что вскоре после Икши река Яхрома, использование которой планировалось в том проекте, подходит очень близко к каналу и идёт параллельно ему почти до самой Волги, недалеко от которой впадает в реку Дубну. Правда, русло её довольно извилистое, канал же проведён исключительно прямолинейно.

Немного помолчав, я добавил:

– Чтобы завершить эту тему, надо сказать, что на строительстве канала работало много заключённых, – называли их каналоармейцами, в разные годы их было от десяти до двухсот тысяч. За время строительства погибло более двадцати тысяч. После окончания стройки 55 тысяч заключённых были досрочно освобождены, им выдали проездные билеты и деньги от ста до пятисот рублей. С тех, кто остался работать на канале, была снята судимость. Вольнонаёмных наградили ценными подарками и денежными премиями.

После Икши до самой Яхромы деревень почти нет, дорога становится спокойнее, и мы с Верой можем продолжить наши разговоры.

Поезд Савёлово – Калязин

Сегодня я почему-то вспомнил нашу первую с Верой поездку в Кулему, знакомство с этой деревенькой и её жителями, и обратился к жене:

– А ты помнишь, как мы впервые приехали в Кулему?

Железнодорожный мост через Хотчу

Вера тут же откликнулась:

– Ещё бы, это была незабываемая поездка! Особенно на рабочем поезде из Савёлово до Белого Городка, вернее, станции Приволжская. Два старых-престарых вагончика, и поезд ходит всего два раза в сутки – туда и обратно.

Я продолжил:

– А потом пешком по железнодорожному полотну, по мосту через Хотчу.

– Да, а как мы с этой железнодорожной насыпи спускались, почти кубарем, зацепиться не за что, и высота метров пять, – Вера чуть помолчала, а потом продолжила воспоминания. – К тому же было грязно, это было ранней весной, снег уже сошёл, но земля ещё не просохла. Мы все перемазюкались.

– Когда же пришли в деревню, зашли в избу – там холодрыга, за зиму все вымерзло. Мы с Антоном Модестовичем тут же стали таскать в дом из сарая дрова, он растопил печку, но прошло несколько часов, прежде чем мы сняли верхнюю одежду, – я даже поёжился, вспоминая.