Дмитрий Грачёв - Некоторые записи в блокноте пантеиста

На бревне сидел бородатый мужичок и гладил мою Терри. Вздымавшиеся кверху ветви кустарника почти смыкались над головой, образуя некое подобие купола, и придавали всему, что находилось в полумраке между ними, какую-то таинственность и загадочность. Странно, я столько раз проходил мимо этих кустов, но ни разу не видел ни этого мужика, ни шалаша, ни даже дыма от кострища. Да и Тёрка никогда не выказывала ни малейшего интереса к этим зарослям. А место, видно, обжитое, не вчера устроено. Надо сказать, что на самой границе поля, уже какой год в заброшенных погребах, некогда отстроенных заботливыми огородниками, обосновались бомжи. Но их все знали. Этот же мужичок на бомжа ну никак не походил. Да и Тёрка вела себя странно. От ее прежнего страха не осталось и следа. Сидела довольная, щурилась, несмотря на то, что сверху всё продолжало рокотать и грохотать. Мужичок повернул голову в мою сторону:

─ Проходи, проходи, сынок. Мир тебе. Подруга твоя (так он назвал Тёрку) в порядке. Испугана очень была сперва, но больше бояться не будет, ─ и он погладил довольную собаку по голове.

Голос у него был певучий, мягкий, как у священника. Мне подумалось, что так разговаривали в старину. Чувствовалась доброта и, в то же время, какая-то грусть. Я побольше раздвинул ветви кустарника и протиснулся внутрь. Тёрка, виляя хвостом, подбежала ко мне, ткнула мордой в руку, но сразу же вернулась к мужику.

Только сейчас я полностью рассмотрел моего нового знакомого. На вид ему было лет шестьдесят, небольшого роста, худощавый. Пышная седая борода небрежно падала на грудь. Но самое выдающееся в старике были глаза. Непонятного цвета, они как будто светились изнутри, точно в них были вставлены крошечные фонарики. На голове его была надета черная вязаная шапочка, напоминающая монашескую камилавку. Видавший виды чёрный вязаный свитер. Да заправленные в дешёвые сапоги простенькие брюки. Даже для теплой весенней погоды очень и очень скромно. Хотя, может у него в шалаше завалялись и тулуп, и валенки?

─ Здравствуй, отец, – промямлил я, ещё не оправившись от потрясения, – прошу прощения за беспокойство.

─ Полно тебе, проходи, посиди маленько, – как будто не заметил моего замешательства старик. – Какое уж тут беспокойство. Ко мне ведь кроме мышей да ёжиков никто и не заходит.

─ А вы тут живёте? Давно? – неловко спросил я. Надо же о чем-то говорить. И, признаться, рассчитывал услышать: неделю, пару дней…

─ Поди, четвёртый год ужо. Да. Милостию Божию.

Я прямо почувствовал, как челюсть у меня отвисла.

─ Четвёртый год? Но как? В этом шалаше? – честно говоря, я решил, что дед спятил или попросту дурит меня. Конечно, я ему совсем не поверил.

─ Нет, сынок. Шалаш-то должно быть уже десятый. Слабоваты они, – старик смотрел на меня своими ясными глазами. – Да не особенно-то он мне и нужен. Плоть лишь немощную схоронить от стужи да ветра. Э-эх… Душа ли не больше этой вот плоти, а? А ей не холодно, не сыро.

Старик опустил глаза в землю и замолчал. Меня же так и подмывало спросить:

─ Но ведь Вас никто не видел? Я сотню раз, наверное, здесь проходил и даже не подозревал…

─ Люди не очень-то внимательны, сынок. Они смотрят и не видят. Им ведь невдомёк, что самого-то главного глазами не увидишь. Вот и видят лишь то, что могут принять. Подруга твоя, гляди, сразу увидела. А за ней и ты, хоть и на сто первый раз, – старик улыбнулся и снова погладил Тёрку по голове.

─ А вы отшельник? Монах? Что вы тут делаете? – не унимался я.

─ Наверное, отшельник – коли один тут живу. А может – путник, странник. Ведь я-то ни от кого не скрываюсь, просто, не нужен никому. А что до монаха – нет, не монах, как ты себе это разумеешь. Да ты присядь, посиди вот рядышком. В ногах, знаешь ведь, говорят, правды нет, – и старик подвинулся на бревне, освобождая мне место.

Я присел напротив еле тлеющего костерка. Старик кинул в него пригоршню тонюсеньких веточек, и по ним тут же забегал ласковый теплый огонек.

─ Я ведь, сыночка, ужо какой год жду Бога, – продолжил старик, – покуда он меня к себе не приберёт. То здесь скитаюсь, то там…, – повисла неловкая пауза, – теперь уже скоро…

─ Так ведь монахи тоже так делают, молятся там, в монастырях, в скитах отшельнических, – вставил я.

─ Нет, это не то. Разная у нас вера. Я, видишь ли, в Единого Бога верую и в Иисуса Христа, заветами его жить пытаюсь.

─ Так ведь и я не мусульманин, отец, – опешил я. Неужто старик действительно спятил? На кого на кого, но на мусульманина я точно не походил. – Я православный христианин, ну крещён так. Правда, в церковь не хожу, но Библию читал. Да и монахи наши разве не тем же живут?

Тут я не покривил душой. Я действительно немного разбирался в вопросах религии. К тому же моя мать была сильно верующим человеком. Даже верующим с «прибамбасом», я бы сказал. А дед этот, наверное, какой-нибудь сектант: иеговист там или чего покруче.

Старик внимательно посмотрел на меня:

─ Библию читал, это хорошо, – сказал он, – только вот понял ли? Ведь весь Ветхий Завет от Диавола. И Диавол там Богом предстаёт. Ибо он и создал мир сей, и людей, и законы мирские. Именно Сатана – царь мира сего, и имя его «Саваоф». Одно из имен. А церковь православная чтит его, как Отца Небесного, хотя Иисус прямо говорил, что «вы ни лица его не видели, ни гласа не слышали». И ведь не по недомыслию, не по глупости Сатане поклоняются. Издавна изничтожили древние книги толковые, евангелия истинные, а то, что есть, переделали так, что и правды в них нет. Ибо они есть лжецы и под личиной праведности и веры в Единого Бога поклоняются князю лжи – Сатане.

Старик замолчал и снова потупил взор. Я тоже молчал. Костерок как-то под стать моменту потрескивал тихо и ненавязчиво, как бы размышляя над словами старика. А в них что-то было. Я еще не понимал что, но в них прямо-таки физически ощущалась сила правды. Той истины, которую чувствуешь каждой клеточкой своего тела, а высказать не можешь. Получалось, что церковь, как разведчик в тылу врага, крупнейшая афера веры, как раз в духе «князя лжи». Но вроде бы «они» за добро? Именно это я и спросил:

─ Послушайте, но православие, да и христианство вообще, на «белой» стороне. То есть против зла, греха, а значит, не могут быть за Дьявола, потому что – против него.

─ Зло, добро – понятия настолько размытые, что диву даёшься. Есть мирный атом, а есть атомная бомба. Есть освободительная война, а есть террор и геноцид. Но ведь войной-то они не перестают быть, верно? И подумай: то, что одному террор, для другого как раз борьба за свободу и светлое будущее. Смерть есть смерть, а вот церковь не всегда их разделяет. Обо всём этом хорошо говорит Христос, только кто его слушает.

Старик подкинул в догорающий костерок ещё щепотку прутиков и веточек, подумал немного и продолжил: