Виктор Рябинин - Любимая любовь

– Ах, Любочка, бедная деточка, какого страха все мы натерпелись в ожидании страшного исхода. Но ты воскресла, смертью смерть поправ. Иже еси и даждь нам днесь! Повороти свои глазоньки на мой голос и дай знак, что слышишь меня. Пошевели хоть пальчиком, хоть ноготком или просто похлопай ресничками, как советует доктор для восстановления моторики и развития умственной деятельности. Посмотри же на меня, ведь это я, твоя мама.

В этом месте своего ежедневного молебствия женщина начинала громко рыдать и целовать бескровные пальчики предполагаемой дочери. Буквально через пару минут в больничную палату вбегала дежурная медсестра и принималась наводить медицинский порядок:

– Марьяна Тихомировна, – начинала она со строгостью, но без злости, – Марьяна Тихомировна, опять вы за своё! Уже неделю одни и те же слёзы и причитания. Главврач приказал пробуждать только положительные эмоции задушевными разговорами, а не слезами и рыданием. Рассказывайте ей истории со счастливым концом, как в вашей жизни.

Марьяна обычно после этих слов утишала своё страдающее сердце и продолжала далее без надрыва и слёз:

– Любаша, твоя мамочка почти месяц тому назад нашла тебя в этой больнице, увидев в новостях по телевизору, как тебя раздавил автомобилем сын олигарха. Я ведь сразу узнала тебя по родинке под правым глазом, такой же, как у меня, и у твоего младшего братика. Ведь я тебя часами разглядывала в родильном доме перед кормлением грудью. Да что там! Я тебя из рук не выпускала, пока меня не свалила послеродовая горячка от сквозняков. Меня тогда отвезли в общую палату инфекционного отделения, словно непригодную к дальнейшей жизни, а тебя в Дом малютки, как бесхозную при потере кормящей матери. Я лежала с биркой на ноге, а у тебя на ручке остался лишь шнурок от родового ярлычка, пропавшего по недогляду ночной сиделки. И о нас некому было побеспокоиться кроме государства, так как твоя мамочка к моменту зачатия уже была круглой сиротой. А твой папа погиб от парашюта, как лётчик-космонавт и испытатель техники на орбите. Так что некому было нас приголубить, протянуть руки или стакана… – в этом месте неутешная мать вновь начинала точить слезу на казённое одеяло и тревожить Любочку всхлипываниями во весь голос, долетающими до приёмного покоя. Тогда приходил дежурный врач и ставил Марьяну Тихомировну на место:

– Любезная, – строго выговаривал он, – сколько можно говорить одно и то же? В данном случае слезами горю не поможешь. Любовь уже привыкла к вам, через недельку-другую встанет на ногу, а у вас не то что материальной компенсации от Козельского нет, но даже не на что приобрести подходящий костыль для дочери, если верить вашим словам. Ведь Роман Вениаминович давно прекратил выплаты, разлюбив вашу, извините за резкость, калеку-дочь. Надо шевелиться, дорогая Марьяна, не всё же Любочке на одной ноге прыгать! Давите на фирму «Козельский и сыновья», естественно через адвокатов и судебную систему. К тому же, вы и перед нами в долгу, как в шелку.

– Сердце матери взывает! – на пятый день рациональных увещеваний, осушив слёзы, безутешная мать твёрдо сказала:– Сердце вдовствующей матери не потерпит унижения дочери перед каким-то олигархом. А поэтому, доктор, купите у меня почку или что-нибудь из других органов, которые в двойном экземпляре, и мы красиво разойдёмся, каждый по своей дороге. Вы с прибылью, а мы с гордо поднятой головой.

– Мама, только не эта жертва, – словно глас с небес, послышался слабый голосок с больничной койки.– Мама я уже при памяти и всё слышу! Не губите себя инвалидностью. Хватит и меня одной. Нам ещё придётся учиться заново жить, когда лишь вы будете опорой. Попросите в долг у добрых людей по телевизору на отечественную коляску. Мы потом отдадим с процентами от пенсии. Маменька, я ведь так долго ждала тебя живой и здоровой, что не вынесу новой потери в случае вашего летального ухода при неудачной трансплантации органов, – вскричала благородная девушка и лишилась неокрепших ещё чувств.

Этот эмоциональный всплеск пробудившейся к жизни Любочки, разрушил все сомнения, воспрянувшей к действию матери. Её сердце, переполненное нерастраченной любовью к дочери, подсказало верный выход из лабиринта нищеты и увечья. Марьяна Тихомировна отбросила прочь все надуманные сомнения гордыни и взяла след Даниила, золотого мальчика из клана Козельских.

Даниил молча сидел возле больничной койки Любови и затуманенным взором следил за спящей девушкой, боясь даже дотронуться до её тонкой руки, чтобы до времени не пробудить это сокровище от оздоровительного сна. Прошла всего декада, как Марьяна отыскала его в недрах компании отца и поведала душераздирающую историю своей дочери. Юноша мгновенно откликнулся всем своим щедрым сердцем на чужую беду и не только обещал помочь сиротам в материальном плане, но и навестить невинную страдалицу в больничных покоях. Даниил выполнил свои обещания, но лишь только увидел беззащитную девушку на скорбном ложе, сразу почувствовал всеми фибрами души, что это свидание предназначено свыше. Три дня Даниил являлся в клинику, как на встречу с выгодным партнёром, принося цветы, фрукты и мягкие игрушки. Однако, разговор за всё это время у них никак не клеился.

– Вы простите меня за столь неосторожную езду в тот злопамятный вечер, – только и повторял Даниил, с умилением вглядываясь в незнакомые, тонкие от малокровия, черты лица, окаймлённые золотым орнаментом слегка вьющихся волос, всё ещё прекрасной девушки с явно выраженной инвалидностью конечностей.

– Это я во всём виновата, – шептала в ответ Люба и скользила несмелым взглядом по статной фигуре юноши с добрым и мужественным лицом.

На пятый день общения Даниил вдруг понял, что эта незнакомка и есть подарок судьбы, что это не ветреная Стелла, и что именно Любаша принесёт ему отраду бытия и жизненную усладу существования. Он мигом постиг, что влюблён, и ему нет никакого дела до инвалидности первой группы! Только вместе они свернут горы на своём жизненном пути и остановят лавины отчуждения, подставляя друг другу плечо с необходимой стороны. Молодой человек даже обмолвился об этом родному отцу, Каземиру Станиславовичу, который не посмел перечить сыну, зная его непреклонную волю в принятии важных решений. Тем более, что старший Козельский так натерпелся от своей несгибаемой жены, что, желая счастья сыну, даже в душе радовался некоей физической ущербности будущей невестки.

– Не всё над нами бабам командовать! – сказал он вслух, после раздумий над любовным откровением сына.

Любочка же с неделю проплакала в подушку после осознания подлой измены жениха Романа. Ведь она и подумать не смела, что может стать для кого-то любимой, за исключением матери и подруг. Она уже тихо смирилась и со статусом безногого инвалида с мизерной пенсией, с возможностью бракосочетания лишь с бросовым мужским контингентом из третьесортных и навсегда простилась с активным образом жизни в привычной для неё среде модельного бизнеса. Все мечты оказались для неё отрезанными вместе с ногой. Поэтому Люба чахла и не шла на поправку, вопреки заверениям врачей.