Татьяна Губина - Кузя, Мишка, Верочка… и другие ничейные дети

Как же искать такую семью? Да очень просто – сел на телефон, и обзваниваешь всех, кто в списке. Тех, кто прошел подготовку, и собрал документы, но ребенка еще «не нашел». Всех подряд. Двадцать пять раз скажут «нет», на двадцать шестой – согласятся. Была в детском доме одна сотрудница, социальный работник. Гений общения, иначе не скажешь. Как-то так у нее получалось – и поговорит с человеком, и ситуацию быстренько объяснит, и спросит так ненавязчиво – мол, не согласитесь ли. Спросит так, что людям и согласиться легко, и отказаться не стыдно, если они – не могут. Только вот с Мишкой что-то никак не везло. Кому ни звонили – никто не соглашался. А директор сказала – домой не пойдете, пока не найдете семью. Потому что Мишке в детский дом возвращаться ну никак нельзя.

Она была права. Пока Мишка был в больнице, он все маму ждал. Маму Иру. Любил он ее очень. И, как всякий любящий человек, не мог поверить в то, что его бросили. Он убедил себя в том, что из больницы поедет – к маме. Я думаю, папа тоже подошел бы. Как же тогда отправлять ребенка к чужим людям, спросите вы? К чужим, конечно, хуже, чем к маме. Только вот в детский дом – еще хуже. Полный крах. Смерть надежды. Разбитое сердце.

Была у нас одна семья в списке. Не патронатная. Они только что подготовку прошли, и ждали ребенка. «Ждали» – в смысле на патронат. Девочку. Два мальчика у них уже были – взрослые. «Только девочку, – говорила Надя, – Коля так девочку хочет». Коля – это ее муж. Девочку – так девочку. Никто и не спорит. Позвонили Наде так, на всякий случай. От безвыходности. А она взяла и согласилась.

– На неделю можно, – сказала Надя, – я сейчас приеду.

– А как же Коля? Он-то не будет против?

– Коля на работе, – отмахнулась Надя. – Да не будет он возражать.

Мишка поехал к Наде и Коле. Оформляя временное помещение в семью, мы как-то так невнятно бормотали, что, может быть, это займет и две недели – найти Мишке постоянную семью. Надя не возражала. На следующий день, придя на работу, я трясущейся рукой взяла телефонную трубку и набрала Надин номер.

– Ну как вы там?

– Нормально, а что? – Надя явно не ждала звонка так скоро.

– Да нет, ничего… Ночью не спали?

Последнее время Мишка очень плохо спал по ночам, просыпался, кричал, стонал во сне. Надю мы предупреждали. Но одно дело – выслушать это как информацию, и совсем другое – провести бессонную ночь с чужим ребенком.

– Спали, – протянула Надя. – Прекрасно, крепко спали, – в ее голосе звучала своего рода гордость.

– А Коля как?

– Коля – нормально. Ладно, нам гулять пора, – Надя со всей ответственностью приступила к выполнению новых обязанностей.

Через неделю Надя позвонила сама. «Знаете, – сказала она, – мы тут вот что подумали…» Сердце упало – ну вот, сейчас она нам все скажет – и про нас, и про ребенка нашего. «Мы хотим сказать, – продолжила Надя, – чтобы вы не торопились с этой новой семьей. Понимаете, – она явно занервничала, голос стал сбиваться, – Миша – очень сложный мальчик. С ним не каждый справится. А вдруг эти люди – ну, те, кого вы найдете – вдруг они не будут справляться. И тогда они начнут кричать на него, – Надя чуть не плакала, – его понять надо. Он очень непростой ребенок».

Мишка стал жить у Нади с Колей. Вспоминал ли он Иру? Конечно, вспоминал. «Моя мама – молодая и красивая, – говорил он Наде, – а ты – старая». Надя потихоньку плакала. Сыновья Нади отнеслись к Мишке вполне благосклонно. Впрочем, их это особо не касалось. Ну, завела себе мама еще детеныша – ну и на здоровье, если ей нравится. Младший сын, девятнадцатилетний, иногда с Мишкой гулял и играл. Старший говорил: «Привет!», и шел по своим делам. От них, в общем-то, ничего другого и не ждали.

Коля Мишку терпел. Спокойный, работящий мужчина, хорошей деревенской породы, относился к внезапно свалившемуся на его голову мальчишке как к прихоти жены. А жену он любил – ну, знаете, как мужчина может любить женщину. А женщина завела себе – вот Это. Коля покряхтывал и молчал. Честно играл с Мишкой. Спокойно переносил громоздящиеся посреди квартиры «крепости». Кроме того, не забывайте, что ребенок-то был – гиперактивный. Так что Коле было, что терпеть.

Надя время от времени позванивала в нашу Службу. С облегчением узнавала, что подходящая семья еще не нашлась. Иногда приходила к нам, прихватив Мишку и дежурный тортик. Жаловалась на трудности. На то, что Мишка всех обижает на детской площадке. Что с ними никто не хочет играть. Что другие мамы смотрят на нее косо. Что соседи Мишку не любят, что его отказались брать в детский сад, что Коля не очень-то доволен жизнью, что старшие сыновья отказались с Мишкой заниматься, что… Нажаловавшись всласть, отдохнув и расслабившись, получив «законную» порцию похвал, восхищений, поддержки, советов, напившись чая с тортиком, Надя поднималась. «Вы ищите ему семью, ищите. Только это должна быть очень хорошая семья», – строго говорила она и прощалась.

Однажды Надя позвонила и сказала: «Я устала…» Она действительно устала. Иногда Мишка все-таки не спал по ночам. Днем квартира превращалась в «игровую площадку». «Я забыла, когда делала настоящую уборку», – с грустью говорила аккуратистка Надя. Но больше всего она устала, конечно, от неодобрения. Ей казалось, что ее не одобряет «весь мир».

Сказать по правде, Надя была далеко не единственной приемной матерью, у которой возникали подобные чувства. Многие наши семьи жаловались, что очень трудно выдержать внезапно хлынувший ливень осуждений. В детском саду или в школе – ребенок ведь «не такой, как все». На детской площадке – никто не хочет играть «с этим». А «этот», обижаясь и хорохорясь, показывает всем в ответ «кузькину мать». Вот недавно, в магазине, куда мама с ребеночком заскочили по дороге купить хлеба. «Мальчик, ты чего так орешь?» – неодобрительно спрашивает усталая кассирша. «Дура», – небрежно бросает в ответ чадо, закаленное в детдомовских перепалках. И легонечко толкает стеллаж с консервными банками. Всякое бывает. У всех, конечно, по-разному.

Тяжелее всего Надя переносила неодобрение соседей. Тихая, немного робкая женщина, она была из тех, кто заранее готовит на лице улыбку и всегда пропустит вперед того, кто «торопится». «Черт знает что у вас там происходит», – шипел сосед снизу, встречаясь с Надей и Мишкой в лифте. Мишка видел, что маме плохо. Мишка понимал, что если маму обижают, ее надо защищать. Он не мог иначе. «Заткнись, урод», – сказал он очень определенно, и ткнул игрушечным автоматом в соседский живот. Соседская «вендетта» вступила в острую фазу.

Надо сказать, что все это время с Мишкой раз в неделю работал детский психолог. Как можно «работать» с пяти- шести- летним ребенком? Например, играя. Играя в обычные игрушки, развивая разные сюжеты, придумывая истории, которые как будто происходили «с игрушками». «Смотри, Миша, паровозик уезжает, а мотоцикл остается. Если бы он умел говорить, что бы он сказал паровозику?» – психолог Маша ползала по ковру вместе с Мишкой, катая маленькие машинки. Мишка молчал. «Пусть убирается. Пусть убирается, он мне не нужен. Я уеду, далеко-далеко, и там мне не будет никто нужен», – Мишка говорил ровно, глядя в угол. Руки безвольно висели вдоль тела. Он поднял к Маше лицо, залитое слезами. «А он когда-нибудь вернется?» – спросил он Машу. И заплакал – горько-горько. Впервые с тех пор, как мама Ира привезла его в детский дом.