Владимир Тучков - Русский И Цзин

Развитие недоразвитого благоприятно для применения казней над пациентами, для освобождения колодок на руках и ногах, ибо продолжение их несвободы приведет к сожалению.

Но твоя власть над ними не простирается столь далеко. Дать больничный или отказать – вот твоя компетенция. Правда, и она может быть использована по той же самой схеме.

Твоя дочь, которой у тебя нет и никогда не было, говорит: с трепетом блюди середину. Но у тебя это пока не получается. Твоя жизнь чрезмерно насыщена ожиданием, которое не дает тебе обернуться назад. Именно поэтому тебе не дано вспомнить, как когда-то, когда в любом человеке человека было гораздо больше, чем сейчас обезьяны в любой обезьяне, ты ассистировала самому Пирогову. Свист ядер за хлопающими на ветру крыльями хирургической палатки, прибитыми кольями к земле. Стоны раненых. Острый запах спирта и человеческого пота. Ампутированные конечности. Куда их девали? – спрашивает у тебя твой маленький внук, которого у тебя нет и никогда не было. Действительно, куда?

А потом наступило мирное время. Но оно не способствовало женскому счастью. Толпы туристов, возвращавшихся из восточных краев, начали внедрять в обществе подлую теорию: незачем брать жену, потому что она увидит богача и не соблюдет себя.

Валокордин помогает только здоровым. Тебе ли этого не знать? У телеги выпали спицы. Муж и жена отворачивают взгляды.

Хулы не будет.

Ты – прикольный чувак. Двадцать один год. Временно не работающий, как ты пишешь в анкетах. У тебя два мобильника. Один ты купил сам, другой тебе достался от прадеда, утверждавшего советскую власть в Туркестане. Ты входишь в переполненный вагон метро и внутри Кольцевой линии, где атмосфера насыщена волнами джи-эс-эм и ожиданием теракта, незаметно, опустив руку в карман, вызываешь с одного своего телефона другой, прадедушкин, на который ты записал не модную мелодию, не какое-нибудь прикольное безобразие типа выпускаемых из заднего прохода газов, а электронное пикание. Точно такое же, которое в сериалах про бандитские разборки издает взведенная бомба. ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ… Стоишь и ждешь. ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ… До следующей станции далеко. ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ… Иногда с кем-то случается истерика. Но такие счастливые случаи выпадают не часто. Как правило, люди, которых ты, естественно, за людей не считаешь, стоически стоят, молча молчат, хватая ртом потный воздух, и со страшной производительностью сжигают внутри себя нервы. Драконы бьются на окраине. Их кровь синя и желта.

Твоя мать рвет на себе волосы. Твой отец играет желваками. Твоя младшая сестренка смотрит на тебя с ужасом. Потому что ты предал память прадеда. Ты предал память прабабки. Ты предал память прадеда и прабабки с другой стороны, с отцовской. Ты предал память двоих дедов и двоих бабок. Ты ни во что не ставишь своих родителей. Хоть, если честно признаться, ставить их действительно не во что. Уже для них непосильна ноша кармы. А уж о тебе-то и говорить нечего. На тебе пресечется род (младшая сестренка не в счет). Много всяких девушек и женщин сделают в общей сложности четыреста двадцать абортов от тебя. На том все и закончится. Четыреста двадцать – вдумайся в эту цифру! Это батальон. Если его выдрессировать как следует и вооружить до зубов, то это страшная сила!

Во время войны ты, малолетка, еле дотягиваясь до рычагов управления токарного станка, вытачивая гильзы для артиллерийских снарядов, и представить такого не мог. Что внутри тебя дремлет такая страшная мощь. Не мог представить, потому что мысли твои жадно пожирал свирепый голод.

Но не навеки будет то, в чем усердствуешь. В конце концов, какие могут быть дороги на небе?

Хулы не будет.

Ты носишь красный халат, и твоя борода осыпается искрами, словно мешочек дядюшки Хо, в котором старый пройдоха прячет неведомое. Потому что ты – миллиардер, и твое дао – постоянно, не останавливаясь, бежать через реку жизни, перепрыгивая с джонки на джонку. Ты принимаешь смиренных послов, которые подносят тебе дары в обмен на счастье показать тебе свое лицо и сказать имя. И при этом перепрыгиваешь, перепрыгиваешь, перепрыгиваешь с джонки на джонку, с джонки на джонку, с джонки на джонку…

Ты на ложе с женой или с женщиной, которая на час заменяет тебе жену. Ты сладко стонешь, а то и рычишь. И при этом перепрыгиваешь, перепрыгиваешь, перепрыгиваешь с джонки на джонку, с джонки на джонку, с джонки на джонку…

Твой меч высекает снопы искр из меча такого же, как и ты, облаченного в красный халат, с кем ты пытаешься поделить сферы влияния – единые и неделимые. Или – ведешь в бой полки мановеньем руки, стоя на горе под деревом, на котором стая диких обезьян насилует стаю диких опоссумов. И при этом перепрыгиваешь, перепрыгиваешь, перепрыгиваешь с джонки на джонку, с джонки на джонку, с джонки на джонку…

Ты уединился с книгой, в которой много букв и пустые шкурки, оставленные людьми, давно ушедшими в небеса тропой Гагарина. Ветер играет шкурками, они шелестят, как мешочек дядюшки Ли, в котором старый греховодник прячет чехольчики для безопасного секса. И при этом перепрыгиваешь, перепрыгиваешь, перепрыгиваешь с джонки на джонку, с джонки на джонку, с джонки на джонку…

Ты спишь. И видишь во сне, как в полете у света опускаются крылья. И они чертят линии на спинах тигров, и каждый хочет сказать: Шу. И при этом перепрыгиваешь, перепрыгиваешь, перепрыгиваешь с джонки на джонку, с джонки на джонку, с джонки на джонку…

Быть может, будешь пожалован парадным поясом, но до конца утреннего приема тебе трижды порвут его.

А что – люди? Людей много. И каждый из них хочет есть.

Хулы не будет.

Ты – старший бухгалтер. Женского рода. Двадцать восемь, из Тобольска, пять лет как москвичка, инфантильный муж, трехлетняя дочь, от родителей мужа, как от козла молока, все сама, на работе, словно белка под прессом, который выжимает не только кровь, но и лимфу, за квартиру шестьсот баксов, гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, омерзительные корпоративные пьянки по пятницам, от которых не отвертеться, ТЫ СЧАСТЛИВА! раз в два года в Анталию, иномарка-восьмилетка, держать до судорог в пальцах, они все в этой Москве какие-то недоделанные на мамином, на папином, пока в «Ашане», но скоро можно будет и в «Перекрестке» или в «Рамсторе», а там, глядишь, и в «Седьмом континенте», гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, ТЫ СЧАСТЛИВА! этому великовозрастному оболтусу, видите ли, интернет нужен, по пятьдесят баксов в месяц, пять часов на сон, девятнадцать на все остальное, когда этот похотливый козел начал тебя окучивать, нахраписто, словно ты, как эти московские сучки, которые подстилаются по первому же зову, ты поставила дело так, что он был вынужден ухаживать за тобой, цветы дарить и все такое прочее, а потом уж, не потеряв лица и самоуважения, отдалась, естественно, не только упрочив тем самым свое положение в фирме, но и заложив фундамент для будущего роста, гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, ТЫ СЧАСТЛИВА! твои разработанные на косьбе и молотьбе мускулы позволяют тебе без чрезмерного напряжения выволакивать тачку за тачкой из кромешного мрака прорубаемого под площадью трех вокзалов метротоннеля на поверхность, где солнце и ломовые извозчики, увозящие грунт, весело щерятся: «Милка, потрем пупки?», гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, ТЫ СЧАСТЛИВА! ты войдешь в пещеру, и будет визит трех неторопливых гостей, отнесись к ним с уважением, в конце тоннеля ты встретишь счастье, гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть, гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать и ненавидеть, и зависеть и терпеть…