Владимир Тучков - Границы жизни

Подозреваю, что ты уже созрел до такой степени, чтобы прервать меня и сказать с особым цинизмом: «Хватит! Надоело мне выслушивать ваши возрастные бредни! Кончилось ваше время! Меня не интересуют эти сентенции с гнильцой!»

Вот именно! Очень правильно замечено. Кончилось мое время. Твое же не закончится никогда. Как и мне когда-то казалось, что и мое никогда не закончится. То есть эра Биттлз будет продолжаться вечно, как и биологическая жизнь планеты. И даже не эра, а целая поколенческая религия, в соответствии с которой выстраивалась шкала нравственных приоритетов.

И что же в результате? Паноптикум, музей! Пол Маккартни, как какой-нибудь ископаемый динозавр, перевозит свое тело, застрахованное в конторе Кука на многие миллиарды долларов, с материка на материк, из страны в страну, из одного мегаполиса в другой, и поет перед многотысячными толпами. Поет песни, из которых когда-то беспардонно торчали четыре раскаленных члена. Поет, сам не понимая ни слов, ни некогда, в прошлой жизни, вложенных в те слова интонаций, ни чувств, которые должны рождать те интонации. И многотысячные толпы слушают, не понимая ни слов, ни некогда, в прошлой жизни, вложенных в те слова интонаций, ни чувств, которые должны рождать те интонации.

И как бы все они ни пыжились, как бы ни истязали свои мозги, уже похожие на грецкий орех, много лет назад снятый с куста, те самые чувства им уже не ухватить. Потому что нигде на земле нет уже таких чувств. Кончилось их время. А взамен есть только РПЦ с ее истончившимися до безусловных рефлексов ритуалами. В общем, сплошной Конфуций. Или муравей с каким-нибудь 286-м микропроцессором в башке. Божественная бабочка Чжуан Цзы уже давно издохла.

И Пол Маккартни все это прекрасно понимает. И люто ненавидит себя прежнего. В часы, свободные от приумножения своего многомиллионного состояния, он сидит на берегу Темзы и исступленно лупит палкой по отражению четверки задорных ливерпульских парней, приплывшему из далеких шестидесятых. Пытается попадать по себе, но при этом изрядно достается и Ринго Стару, и покойным Джону Леннону и Джорджу Харрисону. А чуть поодаль сидит Ринго Стар и делает то же самое. У него это получается лучше, поскольку барабанщик.

«Ишь как рыба разыгралась, хвостом, словно палкой, по воде херачит! – думает подслеповатый капитан, выйдя на мостик глотнуть туманного смога. – Раньше такого и в помине не было. При старом-то короле Георге VI порядок был в империи!»

Это тот самый бывший капитан желтой подводной лодки, которого по старости перевели возить по Темзе туристов. Словно старый кот, которого обнаглевшие мыши дергают за усы, не столько больно, сколько обидно.

– Ну что, батя?! – хлопает капитана по плечу нетрезвый новый русский, владыка туристических морей. – Как служба идет?!

– О’кей, сэр, – подобострастно отвечает капитан, не понимающий варварской речи.

И скупая слеза, выскользнув из уголка выцветшего глаза, бессильно продирается сквозь частокол седой щетины…

Стоп, снято!

Да, конечно, сейчас твое время. И это вполне нормально. Кабы ты совершенно по-бандитски не приватизировал бы еще и всё время. То есть и мое. И то, которое было до меня. Вплоть до момента первой брачной ночи Адама и Евы, которых – сладострастно завывающих – ты «со знанием дела» с упоением снимаешь крупным планом, чтобы продавать потом за большие деньги. Топ-лесс – в дневные часы, полностью контактный интим – в ночной эфир.

Ведь ты же режиссер, не так ли? Если нет, то можешь пропустить эту главу.

Во всей этой приватизации есть существенный момент, который впоследствии, когда придет племя младое и категорически тебе незнакомое, больно ударит по тебе. Этот момент заключается в том, что ты по-разному относишься ко всей охапке заграбастанных тобой времен. То есть точно так же, как и скупой коллекционер: античность бесценна, работы старых мастеров оцениваются в умопомрачительные суммы, модерн пока еще не достиг своего пика, но совсем скоро на нем можно будет озолотиться что твоему Биллу Гейтсу. Ну, а мое время, то есть вчерашнее – это просто старая рухлядь, изъеденная жучком, которой самое место в чулане, как говорят русские. Но ты уже не вполне русский, поэтому ты определяешь моему времени место в гараже, как говорят американцы.

Когда ты снимаешь что-нибудь эпическое про истинный антиквариат, скажем, про то, как Софья Палеолог, став женой Ивана III, привезла в Москву из Византии знаменитый Костяной стул, символ преемственности Второго Рима (сейчас эта тема очень модна, то есть валютоемка), то ты, естественно, приглашаешь консультанта по всей этой исторической тряхомудии. И, соответственно, платишь ему деньги, чтобы не вышло какой-нибудь оплошности. Потому что прекрасно знаешь, что радикальные православные, вооруженные кистенями, никаких вольностей в этом вопросе не прощают.

Когда же тебе надо вставить фрагмент из жизни отца или деда главного героя – твоего современника, то тут можно не церемониться. Зачем приглашать меня, человека, время которого принадлежит тебе, консультантом? Да еще и деньги платить, которые тебе гораздо нужнее. Ты ведь и сам прекрасно знаешь, как тогда было:

– как в 1963 году космонавт Гагарин разбился по пьянке, когда гнал на своем шестисотом мерсе к любовнице – шведской принцессе;

– как по улицам Москвы ходили дружинники (это такие переодетые агенты КГБ) и избивали серпами и молотами всех, кто слушал Биттлз и танцевал ламбаду;

– как колхозники (это такие партийные крестьяне) после напряженного рабочего дня водили хоровод – это такое сложносоставное слово означающее «хорошую воду», то есть огненную или же самогон. И тот круглый хоровод был устроен по принципу русской рулетки;

– как в школах детей заставляли доносить на своих родителей;

– как премьер Никита Хрущев хотел продать Крым кубинцам за миллиард долларов. Но поскольку у кубинцев таких денег не оказалось, то он продал Крым украинцам, и сбежал с деньгами в Латинскую Америку. И танцевал там с красотками ламбаду до тех пор, пока его не убил ледорубом агент КГБ;

– как все жили в общих квартирах, которые назывались «коммуналистическими». И в тех квартирах специально делали тонкие стены, чтобы советские женщины могли сообщать в партийные советы коммунистов о тех своих соседках, которые по ночам испытывают оргазм.

Ты ведь все это прекрасно знаешь.

Однако плоды такого рода приватизации чужого времени в конечном итоге придется вкусить и тебе. Настанет время, то есть оно кончится для тебя, и ты будешь в бессильной ярости скрипеть пеньками зубов, наблюдая на экране отобранное у тебя и присвоенное уже другими людьми время. И ты увидишь: