Марта Кетро - Как поймать девочку

«Куда подевался мальчик, которым я был когда-то, скажите, долгая старость – награда или расплата, где умирают птицы, сколько лет сентябрю, понимает ли море то, что я говорю?» – похоже, эти вопросы Хоакина Мурьетты, прозвучавшие в восьмидесятых, не оставят меня и в следующие тридцать лет, и в сорок. Скажи, море, ты понимаешь меня, ты чувствуешь то же, что и я, или хотя бы догадываешься, как тяжела эта огромная любовь, которую не потратили вовремя, потому что невозможно потратить столько за эту короткую жизнь. Ты вообще слушаешь меня, море?

Люди во всём мире боятся войны, терроризма и кризиса, но в России, кажется, есть более сильный страх: все мы боимся осени. Точней, ноября, той его части, когда деревья уже стоят голые, солнца нет, а снег, который добавил бы света и покоя, ещё не выпал. Ничего мрачней природа пока не выдумала – глухие оттенки серого, коричневого, чернота разной глубины и дождь. Золотые листья давно сгнили, а до разноцветных радостей Нового года – витрин в мишуре, фонариков и корпоративов с пьяными дед морозами – ещё минимум месяц. Сколько ни уговаривай себя, что уже скоро, уже вот-вот, безысходность проглядывает в каждой мелочи: в потерянных перчатках, промокших ногах и в заднем стекле автобуса, ушедшего из-под носа.

Более всего эти первые недели ноября напоминают кризис среднего возраста. Когда не только лето отшумело, но и золотые яблоки зрелости перележали и сморщились. Тебе неудобно в собственном теле, как в отсыревшем пальто, ты будто сам себе не равен, настолько не соответствуешь своим ожиданиям от «состоявшейся личности». А до старости, которая убелит сединами, принесёт ровную душу и мудрость, всё извинит и спишет – до неё десятилетия, и совершенно непонятно, как продержаться.

Но зря что ли мы каждый год переживаем это сошествие в тоску – научились за жизнь справляться, у каждого из нас припасены факелы, разгоняющие темноту, или хотя бы маленькие свечки. Если не удаётся улететь в тёплые края, чтобы пересидеть до снега, а то и до весны, приходится как-то обживать свои бездны.

Женщины покупают шёлк для ласки и кашемир для нежности. Пекут шарлотку, чтобы не пропали последние яблоки и в доме пахло корицей. Варят глинтвейн по секретным бабушкиным рецептам, которые придумывают на ходу. И носят вишнёвое, ярко-синее, рыжее – какое угодно, лишь бы расцвечивать сумерки.

Коты работают на пределе возможностей, мурлычут, как холодильники, пушатся, отращивают животики и валяются в разнузданных позах, гармонизируя пространство.

Мужчины по-ремарковски поднимают воротники и заводят маленькие фляжки из стали и кожи, в них плещется чёрный ром на чёрный день – чтобы вспоминать иногда море, пиратскую вольницу и четыре звезды Южного Креста, которые не видел никогда.

И постепенно корабли находят дорогу в порт по запаху шарлотки, а женщины узнают своих мужчин по опасному блеску в глазах и красной бандане.

И поздняя осень для тебя становится приключением, детективом в стиле нуар или угольным рисунком: темновато, но стильно. А зрелость – не время, когда начинаешь быстрее стареть, а будто огромный дом, обжитой, надёжный, со множеством комнат и сюрпризов. Открытый для гостей, но защищённый от чужаков; натопленный, но не душный; безопасный, но не скучный, потому что в нём много памяти, секретов, любви, а также усердный кот (или собака, если хочешь).

А потом однажды проснёшься утром, а за окном свет, серебро, и мир изменился. Снег выпал, вот и всё, мы пережили. Скоро на площади поставят ёлку до неба, побежишь к ней, с каждым шагом становясь всё моложе, всё меньше и легче, и вот ты уже маленький, а над тобой огоньки.

Чтобы стать хорошей матерью, женщине нужна огромная внутренняя свобода – от собственных комплексов, несбывшихся надежд, представлений о «правильном воспитании». Но многие наши мамы полагали, что только через дисциплину и критику из ребёнка можно «сделать человека» – забывая, что он человек по факту рождения.

– Я так устал, давай ты мне сегодня станешь родной матерью?

– В смысле, буду орать и пилить?

Не всё так ужасно в детстве, но родители действительно были нашими первыми судьями. Вера ребёнка в маму безгранична, поэтому любое осуждение он принимает за чистую монету и тяжело переживает. К счастью, детская психика эластична, поэтому ошибки воспитания не так фатальны, как кажутся нам – взрослым, когда мы вспоминаем прошлое. Но кое-что всё-таки оставляет болезненные следы.

Некоторые выросшие девочки по-прежнему смотрят на себя мамиными глазами, когда хотят оценить свою внешность, успехи, поступки. Пока она в покое и комфорте – это уверенная дама. Но стоит «выйти на публику» – иногда в прямом смысле, отправляясь на важную встречу, иногда в переносном, пытаясь увидеть свои слабости и силы как бы со стороны, – она погружается в смущение и тоску. Вдруг подаёт голос забытое родительское недовольство, женщина сравнивает свои поступки, внешность, достижения с тем, что предлагалось ей в качестве идеала. Такой ли должна быть приличная девушка? Ой, нет.

В минуты неуверенности всплывает всё. И мамино жалостливое «а волосики-то у тебя жиденькие, ножки тощенькие»; и обжигающее стыдом – «влюбилась? смотри, станешь бегать за парнем, все будут над тобой смеяться»; и постоянные сравнения – «ты хуже всех в классе, погляди на себя, растрёпа», «позор, тройка по математике!», «другие девочки как девочки…». Нет, естественно, взрослая женщина не держит в уме эти детские обиды, они давно прощены и потеряли свою остроту. Но почему-то, когда у неё недостаточно энергии и уверенности, она смотрит на себя осуждающим маминым взглядом.

Если спросить женщину, что ей не нравится в собственной внешности, манерах и характере, она в первую очередь назовёт именно то, что считала недостатками её мама. Возможно, кстати, вполне справедливо. Но это не прибавляет ей уверенности в себе. Всем нам не хватает слов любви, а не критики.

И самое смешное, что мама её любила, а всё «распиливание» чаще всего носило ритуальный характер. Ребёнка положено воспитывать, поэтому надо задирать планку, запугивать, навязывать ему моральные нормы, которые затруднительно соблюсти. Чтобы не сбилась с пути истинного, рассказать о сексе как о печальном женском долге или не рассказывать вообще, пусть оно само как-то устроится, но не раньше, чем после свадьбы. И потому многие девочки в своей первой любви были лишены какой-либо поддержки – ведь и о чувствах нельзя говорить, иначе на голову обрушатся нравоучения, подозрения, насмешка.