Борис Цеханович - Остров Свободы

– Сволочи…, я на всех вас напишу рапорт, как вы своим бездействием сорвали скрытность переброски военнослужащих на Кубу… И на вас, товарищ подполковник, тоже напишу…, – злобно пообещал КГБист, повернувшись к Шкуматову.

Всё это: и проход подводной лодки мимо нас с отданием воинского приветствия и всю эту перепалку я сумел незаметно заснять на кинокамеру. Жалко только что она звук не писала, а то бы

можно было услышать, как Шкуматов зло прошипел в ответ: – Товарищ полковник, не забывайте что я тоже могу написать, как вы тут выполняли свои обязанности…. Умерьте свой пыл – они и так знали кто и куда плывёт на этом корабле….

Обменявшись злыми и едкими репликами, начальник эшелона и КГБист удалились во внутренние помещения выяснять и далее отношения, забыв совершенно про свободно болтающихся по кораблю личного состава.

А подводная лодка, приведшая в ужас чекиста, спокойно прошла, не отдавая никакого приветствия, мимо стоявших далее советских сухогрузов, уменьшилась в размерах и вскоре вовсе исчезла с наших глаз.

Оставшийся день прошёл в вялом слоняние по палубам, в периодическом купание в бассейне и под знаком банного дня. Все мылись и стирались в пресной воде, совершенно не думая об экономии, так как сразу же по причаливанию, корабль был подсоединён к водной магистрали города. Лишь вечером на ужине нашим жёнам пришлось пережить небольшой ударный шок. Мы думали, что как только причалим, так свободные от вахты моряки пойдут в город до вечера. Но никто из экипажа не пошёл на берег. Лишь сошли директор ресторанов, парторг, хорошо владеющий испанским и ещё кто-то с ними, для закупки продуктов и организации их погрузки. Из разговора с экипажем выяснилось, что сейчас на берег сходить просто не выгодно. Им платили суточные в валюте. И за девять дней там набежало лишь чуть-чуть, а вот на обратном пути будет уже приличная сумма и тогда с корабля сойдут многие. Мы, опять же из общения с моряками, знали, что в Санта Крузе есть куча комиссионных магазинов, которые с довольствием покупали у советских моряков советские товары, которые потом с хорошей надбавкой перепродавали местным. Так здесь были в цене наши фотоаппараты с маркой «Ломо», особенно с олимпийской символикой. У меня как раз имелся такой фотоаппарат. Так вот его можно было сдать за 10-15 тысяч песет, а на эти деньги можно было запросто одеть и обуть семью из четырёх человек. Ценились и радиоприёмники «Океан», бинокли, кинокамеры. То есть всё, что у меня было сейчас в наличии и если через два года мне повезёт пойти через Канарские острова, то всё это можно будет неплохо сдать через моряков и здесь подзатарится. Моряки же на обратном пути сдав в комиссионки заготовленные товары и получив валюту на руки, тоже закупались. В основном, сейчас хорошо шёл модный материал… «Люстрин» что ли… И по прибытию всё это тоже сдавалось в Одесские комиссионки с большой выгодой для сдавших.

Закупив продукты и обсудив все вопросы с их погрузкой, сошедшая троица прогулялась по магазинам и вечером директор ресторана вышла в зал в сногсшибающих импортных шмотках, где из-под заводящей мужиков мини юбки, струились по длинным и стройным ногам колготки с искрящимися по бокам драконами.

Если мы, мужики, просто «раздели» её глазами и, мысленно облизнувшись, подумали о вечном (о чём думает мужик, глядя на кирпич), то наши жёны с чёрной завистью пожирали взглядами сверкающие колготки и страстно желали иметь на своих ножках тоже самое.

Примерно в десять часов вечера, корабль плавно отошёл от причала и уже через тридцать минут, только зарево над горизонтом напоминала о призрачном и сверкающим острове.

Последующий переход через Атлантический океан не запомнился ничем примечательным, за исключением нескольких моментов.

Появились «летающие» рыбы и с ними, вернее с их участием, произошёл смешной случай. Как бы они и не летали совсем… Просто в воде рыбы набирали скорость, выскакивали из воды и с помощью особых плавников, подобием крыльев, могли пролететь над водой от пятидесяти до ста пятидесяти метров, на небольшой высоте. Камбуз или ресторанная кухня располагалась на нижней палубе. Там тоже была небольшая открытая палуба и до воды было совсем чуть-чуть. И вот боец, с кухонного наряда вышел на корму с полным ведром, чтобы вылить за борт содержимое. И в тот момент, когда он плесканул с кормы, одна из летучих рыб, размером с хорошую селёдку прилетела ему прямо в лоб. Неожиданный, резкий и ослепляющий удар, заставил выронить солдата ведро за борт, а сам он, опрокинувшись на спину, завопил в страхе, тонким голосом, переходящим в визг: – Ааааа…, аааааааяяяййй акулааааа…, акулаааа…., меня ударила хвостом акулааа….

Я был дежурным по эшелону и в этот момент находился на кухне, поэтому выскочил к нему в числе первых, а увидев лицо солдата в рыбьей чешуе и в кишках минут пять хохотал вместе со всеми в полный голос. Переставал и вновь начинал хохотать, слушая лепет пострадавшего.

– Да.., да…, это была акула… Я плеснул за борт, а она меня в рожу хвостом как даст, – рассказывал боец, глядя на ржущие лица обступивших его людей. Кто-то подобрал останки летучей рыбы и сунул их под нос виновнику смеха, но тот твёрдой рукой отстранил от себя погибшую рыбу и продолжал талдычить про акулу.

Отсмеявшись и отчаявшись донести до него банальную истину, мы переместились на кухню, где я рассказал смешной случай уже из своей жизни, где пострадавший точно также был уверен на всю оставшуюся жизнь, что при копке могилы его в лоб пнул покойник.

Я тогда был пацаном и проживал с родителями в далёком таёжном посёлке Лопач, где располагался большой лагерь с заключёнными, отбывающими свой заслуженный срок. Такие посёлки и лагеря были временными и существовали лет двадцать-тридцать на одном месте, пока в окрестностях ещё была деловая древесина. Потом, как правило, они закрывались и создавались уже в другом месте. Поэтому своих кладбищ в таких посёлках не было. Умерших зеков хоронили тут же при лагере, под безымянными столбиками, без имени и фамилии. Лишь цифры на небольшой табличке указывали месяц, год и порядковый номер умершего. А умерший гражданский и вольный персонал возили хоронить за сорок километров в старинное уральское село Ныроб, на местное, такое же старое кладбище. И вот у одного из офицеров в лютую, морозную пору умерла старуха-мать. Надо было кого-то посылать в Ныроб, чтобы он на кладбище выбрал хорошее место и выкопал могилу. И этим делом занимался у нас местный пьянчужка Ваня Агишев. Маленький, сухонький, глава большой семьи, где одних детей было пять штук… Тут вкалывать надо, чтобы обеспечить всю такую орду, а Ваня пил, уходил в запои, поэтому охотно откликнулся на предложение офицера поехать в сорокаградусный мороз и выкопать могилу. Тем более, что офицер с собой ему дал три бутылки водки, закуску и ещё 25 рублей. Да и ещё пообещал потом. Ваня двадцать рублей отдал жене, а с пятёркой и выданной выпивкой помчался на попутной машине в Ныроб. Выбрал тихое и уютное место среди высоких тёмно-зелёных ёлок. Разжёг здоровое кострище, чтобы растопить промёрзшую землю и так и работал. Потюкает ломиком, выкинет землю, сделает пару глотков – закусит и опять потюкает. И суровый уральский мороз нипочём и работа двигается. Выкопав таким образом могилу необходимой глубины, Ваня решил подравнять дно могилы, благо там образовался непонятный земляной бугор, откуда торчал измазанный землёй угол какого то ящика. Агишев спрыгнул вниз, примерился и коротким ударом ударил ломиком по деревяшке. Эффект был мгновенный. На кладбище хоронили ещё со времён «царя Гороха» и кладбище было перенаселено. Вот Ваня, сам того не зная, и раскопал старинную могилу. Гроб был сколочен на совесть и из образовавшейся дыры вырвался скопившийся за века трупный газ, вырвался с силой, выкинув в образовавшуюся дыру мусор из полусгнивших остатков одежды, щепки и даже старый, полуистлевший ботинок. Что уж с испугу и по пьяни привиделось на тот момент Агишеву одному богу известно, но он мигом выскочил из могилы и, не видя перед собой ничего, ломанулся сначала по густо заросшей ёлками части кладбища, потом вырвался на поле, на противоположном конце которого виднелись избы. Рядом, в ста метрах от летящего по глубокому снегу Ваньки, проходила широкая, уезжанная дорога с оживлённым автомобильным движением, соединяющие две части Ныроба и можно было туда свернуть и бежать по лёгкому, но испуганный и бывший в ужасе Агишев, мчался по снежной целине, раскидывая снег как бульдозер, оставляя даже небольшие отвалы по бокам борозды, а удивлённые пассажиры автомобилей с любопытством разглядывали бегущего в снегу и с азартом гадали – Сколько бедняга принял на грудь?