Юрий Теплов - Время собирать камни

– Пойдем в палатку.

Дамир спал, свернувшись калачиком, у самой стенки. Дина укрыла его ватным одеялом. Мы легли с другого края и прижались друг к другу. Нам не было холодно. Уснуть долго не могли, изнемогали от близости. Она шепнула:

– Так нельзя, – и уползла к братишке…

С рассветом я разбудил Дамира. Он спустился к удочкам. Дина безмятежно спала. Мне спать не хотелось. Я сидел на чурбаке и наблюдал за рыбачком. Солнце светило со спины, освещало заводь, и мне хорошо были видны красные головки двух поплавков и жёлтые листья на воде. Утро было прозрачным, словно перенеслось на берег Дёмы из романса Вадима Козина…

Клева не было. Дамир сначала стоял, пригнувшись, в готовности схватить удилище. Затем встал. Сел на траву. Прошло минут десять. Вдруг он подхватил удилище и вскочил на ноги. Удилищный концевик изогнулся, а у кромки камышей забурлила вода.

Я бросился на помощь. Сиганул в воду в штанах и тапочках.

Хорошо, что глубина у берега была чуть выше колен. Дамир тянул рыбину, а я пытался ухватить ее руками. Она ускользала, но все же мне удалось зацепить ее. Выкинул рыбину наверх. И выбрался из воды сам.

– Если бы не ты, сорвалась бы, – сказал Дамир, ухватив добычу. – Крючок-то на удочке. Горбач взял.

– Это же окунь.

– Крупных окуней горбачами называют, – со знанием дела объяснил он. – У них на спине горб, – и опустил добычу в садок.

Мне ничего не оставалось, как разжечь костер и подсушиться. Разулся. Тапочки повесил на растяжные рогули, носки – на палаточные шнуры. Запалил сушняк. Снял свои спортивные штаны, отжал штанины, снова надел. Высохнут у костра и на солнце.

Дина появилась из палатки в одиннадцатом часу. Подошла ко мне.

– Ты чего босиком?

– Прыгал в речку за рыбой, Дамиру помогал.

– Поймали?

– Конечно.

– Не завтракали?

– Тебя ждали.

– Дамир! – позвала она. – Через пять минут кушать.

Завтракать нам пришлось вдвоем. Дамир поднялся наверх, схватил два бутерброда и был таков.

– Я обещала маме быть дома в четыре часа, – вздохнув, сказала она.

– Поедем двухчасовой электричкой. Как раз успеете.

– Ты нас до дома не провожай. Мы с вокзала на такси уедем.

– Дамир дома не проговорится?

– Нет. Он кремень, хотя и папин любимчик. Да и понравился ты ему…

В час мы начали собираться. Дамир с явной неохотой смотал удочки. Садок с рыбой убирать не стал, так в руках и нес к электричке. А кто бы из мальчишек не выставил напоказ такой солидный улов! Даже пассажиры в поезде расспрашивали его, сам ли он поймал рыбу, на какую наживку и в каком месте Дёмы…

На вокзале я загрузил вещи в такси. Дина сказала:

– Встретимся завтра в четыре.

Я поцеловал её в носик. Дамир с чувством потряс мне руку. Они укатили. Я поехал к мамане на автобусе…

Оставшиеся отпускные дни пролетели для меня, словно снаряд, запущенный в никуда. Мы с Диной бродили по городу. О чем-то разговаривали, даже спорили. Я строил воздушные замки. Она улыбалась и несогласно качала головой.

Первого октября у нее и у мамани начались занятия. Я уезжал в училище третьего числа. Получилось так, что проводить меня они не смогли. Возможно, и к лучшему, встретятся, когда мы станем мужем и женой.

Люди в погонах передвигаются по стране бесплатно. Билет в плацкартный вагон я взял в кассе для военнослужащих по воинскому требованию. И вышел на перрон, куда должны подать поезд Уфа – Чкалов. Там и обнаружил Серегу Грудинина и Даньку Бикбаева.

– Лидуха провожать навяливалась, – сказал Серега. – Еле отбрил ее.

Данька взглянул на него осуждающе. Понятно, имел в виду Ольгу.

В этот момент я увидел Дамира. Он проталкивался сквозь перронную толпу и явно выискивал меня. Я поспешил ему навстречу.

– Тебе военная форма идет, – сказал он.

– Проводить меня приехал?

– Ага. И вот, записка. Дина передала. Потом прочитаешь.

– Спасибо.

Он достал из кармана блокнот и карандаш.

– Продиктуй мне свой адрес.

Я продиктовал. Спросил:

– Письма писать будешь?

– Нет, на всякий случай.

К перрону подполз пассажирский состав.

– До свидания, Лёня, – попрощался Дамир.

Записку от Дины я прочитал, когда поезд тронулся. «Люблю. Буду ждать»…

В училище нас ждала ошеломляющая новость – мы стали выпускниками, чему возрадовались, как подарку судьбы. Поступали в трехгодичное училище, но кто-то из начальства в высоком штабе решил, что три года слишком жирно для среднего образования, хватит и двух. В общем, как нам виделось, правильно решил. Так что в один год из училища выпускались и бывшие второкурсники, и мы.

Программу обучения уплотнили, выходные дни нередко становились рабочими, даже урезали в распорядке дня личное время.

Нововведение отразилось и на увольнениях в город. Их сократили до двух раз в месяц, вместо еженедельных. Мы с Данькой отнеслись к этому с полнейшим равнодушием, а Серега психовал. Его ждала в детском саду Ольга, бегать же к ней ночью в самоволку он теперь не мог. Новая должность не позволяла. Он стал командиром нашего расчета и одновременно заместителем командира взвода. Прежнего взводного старшего лейтенанта Воробьёва перевели в окружную спортивную роту, а вместо него назначили бывшего старшину батареи лейтенанта Кузнецкого.

Сюрприз, конечно, для нас с Данькой неожиданный, и, понятно, не из приятных. Но и мы уже не салаги, службу усвоили и знали, как постоять за себя.

Однажды Кузнецкий построил взвод в личное время и стал проверять прикроватные тумбочки. Мы переминались с ноги на ногу и ждали результатов. Он закончил осмотр. Вызвал:

– Бикбаев!

– Я.

– Почему у тебя в тумбочке грязные носки?

– Виноват. Постираю.

– Не видать тебе увольнения, как бомжу маникюра. Понял?

– Прошу обращаться на вы, товарищ лейтенант. Как капитан Луц.

Кузнецкий побагровел, но смолчал. Даньку он больше не доставал…

Что такое год?.. В напряге занятий и полигонных учений он пролетел, как зенитный снаряд, пущенный по конусу-мишени. Конус – это большой рукав, наполненный воздухом и буксируемый самолетом на длинном тросе. Наблюдатель из полигонной команды засекает в конусном радиусе разрывы, и зенитчики получают оценки. Исключительным проявлением мастерства было сбить конус.

Один раз нашему расчету это удалось. Это произошло холодным январским утром. Мы с Бикбаевым работали за наводчиков: он – по вертикали, я – по горизонтали. И когда рукав, вдруг усохнув после наших выстрелов, стал падать, все замерли, а, уверовав в такое везение, взорвались упоенным «Ура-а!». Конус, похожий на оторвавшийся кусочек белого облака, медленно кружил в воздухе.

Наводчиков, то есть нас с Данькой, качали всем взводом. Перед моими глазами мелькали тогда небо, пушки и лицо капитана Луца, с улыбкой глядевшего на ликующих подчиненных. Прямое попадание – это не фунт изюма. Это финал стрельб – нет больше мишени, и стрелять не по чему! Это пятерка всей батарее и досрочная дорога на зимние квартиры…