Сергей Слободчиков - Все пророки лгут

Плешь осторожно пошел за малолетней братвой. Контейнеров тут было немало, и не везде паслись бомжи и зеки. Кое-где было совсем тихо и безлюдно, сюда и потащил молодняк свою жертву. Плешь осторожно крался за ними, он не спешил вмешиваться, встал поодаль от контейнера и внимательно следил за происходящим.

Пацаненку было лет двенадцать, одет он был не богато, но вполне ухожено. Китайская ветровка свисала на худом теле, белобрысые волосы стояли ежиком. Он был на голову ниже самого старшего обидчика. Еще двое детей были его возраста, они стояли по бокам, готовые ринуться с флангов. Говорил только старшой. Плешь знал этого пацана, его звали Капеля, кличка-производное от фамилии, как часто бывает. Капеля был сыном весьма жестокого и сумасбродного алкаша, которого очень сильно не любила милиция, так как без боя он не сдавался. Капеле было уже четырнадцать, он тоже был худощавым, кожа его была темной, отчего он сам походил на цыгана, но таковым не являлся. Лысая голова была усеяна шрамами, по большей части, оставленными собственным отцом, хотя он и врал, что это все драки и разборки с залетными. Капеля блокировал единственный проход между гаражами, и полилась знакомая песня.

– С какого района?

– С южного, – отвечал юнец, понимая, что бежать некуда, и никто ему не поможет.

– Общаешься?

Жертва отрицательно помотала головой.

– Зря. Сейчас такое время, надо общаться.

Плешь уже по опыту знал, что просто так его не будут грабить или бить, настоящему джентльмену нужен повод, и он его найдет. Нельзя было даже ощупать карманы жертвы, ведь за это может быть спрос, да и не комильфо, западло без повода. Если жертва окажется совсем не жертвой, а своим, может быть и спрос за это. Потому сначала надо было прощупать незнакомца.

– А что убегал, когда я тебя звал? – спросил Капеля, сохраняя идеально каменное лицо и внутренне радуясь своей силе. Дети жестоки потому, что хотят походить на взрослых, и в этой страшной комичности они даже превосходят последних.

– Я же не знал, кто вы и зачем меня зовете.

– Убегать нельзя, не по-босячьи это. Я тебя позвал, ты не подошел, значит, не проявил уважение к пацану. За это спрос с тебя.

Мальчик кивнул головой в знак согласия. Он еще не понимал, что такое спрос.

– Ну, готов? – ухмыльнулся Капеля.

– К чему? – не понял мальчик.

Капеля со всего размаха заехал ему в лицо. Ребенок без шума завалился на бок, его тут же под руки поймала малышня.

– Черт, – прошипел сквозь зубы Капеля. – Просто черт, не общается он. Смотрите, что у него в карманах.

Его помощники бросились к поверженному телу, чтобы порыться в его карманах. Должно быть, так же тигр ест еще дышащую кабаргу. Все это дела природы, не более того. Малышня рылась в карманах, пока их жертва руками утирала лицо, будто ощупывая его целостность и удивляясь своему пониманию того, что его собственная плоть несет в себе столько слабости и боли. Ощупывая будто чужое тело.

Тут Плешь решил вмешаться, не выдержал. Он подошел к пацанам, посмотрел в глаза старшому. Старшой от неожиданности попятился назад, но потом смекнул, что это Плешь, которого он хорошо знал. Его помощники заметили невольный жест отступления у Капели и с тревогой заглянули ему в глаза. Но он уже был готов к битве.

– Тебя сюда не звали, – грубо произнес он.

Плешь молча смотрела в глаза Капели.

– Жалко, что ли? – сообразил старшой и криво улыбнулся.

– Дело есть, подойди, – сказал Плешь.

– Какие у пацана могут быть дела с тобой? – не выдержал Капеля. – Проваливай, пока сам не отхватил. Или говори при всех, ко мне не подходи, вдруг ты тифозный.

– Сам ты тифозный, подонок, – Плешь в знак презрения плюнул под ноги своему оппоненту. Это было тяжелым оскорблением и вызовом одновременно. Священный, сакральный жест, о котором можно судить лишь изнутри.

– Ну, сука! – прошипел Капеля, подражая своему отцу, который так называл в основном милиционеров.

Он тихонько подмигнул пацанам. Хотя бомжей никто не боялся, но мальчику было всего четырнадцать, а Плешь был в два, а то и в три раза старше него. Такого так просто не завалишь. С бомжей и спроса нет, старшим не пожалуешься – засмеют еще, ответственным за рынок нет никакого дела до бродяг, если, конечно, он не имеет каких-то особых заслуг перед ворами. У Капели сидел дядя, сидел брат, сидел алкаш-отец. Его воры уважали и пророчили ему большую карьеру, но сам он еще не был вором, так – крадунок. Нужно быть осторожным, чтобы перед братвой не упасть в грязь лицом, не потерять авторитет.

– Ты не идиот, – улыбнулся Капеля, стараясь выиграть время. – С головой все в порядке? Я тебя много раз тут видел, побираешься среди палаток, роешься в мусоре как собака, спишь в канаве.

– А я тебя тоже много раз видел, – заговорил Плешь. – И всю твою свору знаю. И отца твоего знаю, он сидел со мной, срок мотал, шерстяным был.

– А ты это ему в глаза скажи! – возмутился мальчик.

– Не скажу, он у тебя баклан, правды не ищет, ему лишь бы ввязаться в драку, да бардак устраивать. Ему все твои понятия до фонаря, он только воров боится. Чем он может напугать такого как я? Кулаками разве? Впрочем, мне тоже твои понятия до фонаря, думаешь, большого счастья хлебнул батя, сидя в вонючей камере? Следом за ним отправишься, еще непонятно, как тебя на малолетку не забрали.

– Зато мой батя никогда нигде ни на кого не работал. И не побирался как ты.

– Запомни, еще пять лет твоему бате сроку, и он будет побираться, если раньше коньки не отбросит. Сила-то не вечно будет с ним, он уже дряхлеет. А ты по его стопам пойдешь.

– Козел! – прошипел Капеля.

Удивительно, в этом мире козлов развивалась настоящая трагедия. Конечно, слово «козел» – страшное оскорбление. Грубо говоря, оно вычеркивает человека из мира преступного в унизительной форме в мир потустороний, в мир предателей, и, если так можно выразиться – в мир коллаборационистов. Это как плевок под ноги, очень сильный символ и призыв к немедленному действию. Козлов не любили, их всячески унижали, их били, их разводили, тем они и множили свою трагедию. Но настоящая ирония трагедии заключалась в том, что само слово «трагедия» родом из Греции, и дословно означало «песнь козлов». Судьба человека с таким статусом трагична, потом он должен был ответить за себя, чтобы его не сделали козлом.

И пусть вас не смущает, что так много «зоновских» понятий звучало вне зоны. Дело в том, что в это время зона была в моде. Всякий пацан учился говорить на блатном языке, часто не до конца понимая и вникая во все хитрости дела, а порой и вовсе путая понятия. Причина, скорее всего, крылась в «общаковцах» где люди со стажем толковали молодежи тюремные идеи и понятия, подгребая под себя молодежь.