Влада Евангелиjа - Дорога поворачивает в рай

© Влада Евангелиjа, 2018

ISBN 978-5-4493-5118-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поезд проносится мимо, грохоча колесами. Солнце отражается в окнах и слепит нам глаза зайчиками.

– Пошел ты нахуй! – ору я в небо, выбрасывая вперед руку с сжатым кулаком и хлопая себя по сгибу локтя. Металлический грохот заглушает мой голос, но я кричу еще сильнее, пока в глотке не начинает что-то скрежетать. – Ебись конем, сука! Никогда тебя не прощу, слышишь? Никогда, блядь, никогда, сука ебаная, блядь!

Луц тоже что-то кричит, запрокинув голову и придерживая соломенную шляпу-трилби на затылке. Поток воздуха отбрасывает волосы за спину, бьет в лицо, словно хочет, чтобы мы взяли свои слова назад. Поезд проезжает и наступает тишина. Иногда мы не успеваем до тишины, и наши слова зависают в воздухе. Что ж, тем больше шансов у того, кому они адресованы, их услышать.

В городе трудно найти место, где можно орать во всю глотку, а нам с Луцем это необходимо. Поэтому мы приходим к путям, ждем поезда и высказываем Богу свои претензии в самой доходчивой форме.

Луц тянет меня за руку, и мы, скользя по липкой грязи, спускаемся к дороге.

– Полегчало? – спрашивает он. Голос у него немного сел.

– Не знаю. Не настолько, чтобы говорить об этом всерьез. – Я тоже охрипла. – Мне никогда не будет легче.

От этих слов щиплет в носу и печет глаза. Прошло больше двух лет, а я всё еще не смирилась. И Луц не обещает, что будет легче, что когда-нибудь всё пройдет, – он-то знает, что нет. Его младшая сестра утонула почти десять лет назад. Он показывал мне снимок: девочка-подросток, красивая, как сам Луц, стоит в раме солнечного света и улыбается в камеру далекой, ушедшей улыбкой. Луц говорит, я похожа на нее, хотя мне кажется, что сходство очень приблизительное. Мы с ним составляем маленькое общество тех, кто так и не вступил в фазу принятия. Я до сих пор в фазе отрицания и никогда не говорю «умер» – только «ушёл», «он больше не здесь». Луц завис на гневе. Хотя гнев – это последнее, что приходит в голову, когда вы видите Луца. Скорее вы спросите себя, как этого мальчика с фарфоровой кожей и сияющей улыбкой угораздило родиться среди серых панелек и сохранившихся со времен соцлагеря промышленных строений. Мужчины здесь такие же, как здания: невысокие, крепкие, коротко стриженые и абсолютно безликие в своих тёмно-синих или черных спортивных костюмах. Луца я бы сравнила со Старым городом. Старый город я люблю.

На дороге мы счищаем грязь с подошв: мои говнодавы почти не пострадали, а кеды Луца промокли насквозь.

– Пойдем на пляж?

– Что там делать?

– Просто посидим. Кеды твои посушим, у тебя ноги мокрые.

– Да срать.

– Простудишься.

– Срать.

– Ладно, что ты предлагаешь?

– Не, ну если хочешь, пойдем на пляж.

– Ты всегда так. Только не говори…

Мы в один голос говорим: «Срааать» – и ржем, как подорванные. Наверное, всё-таки от крика становится чуть легче.

До пляжа не далеко, но идти туда по тропинке, через голые серые деревья и какие-то кусты, торчащие из грязи, словно ебанутая икебана. Хотя сейчас только февраль, погода стоит совсем весенняя: асфальт в городе уже сухой, солнце жарит спину сквозь парку. На пляже ни души – разгар рабочего дня, к тому же, правда, что здесь делать в феврале? Вокруг жуткий срач, река выносит на берег всякое говно и отступает – типа я тут ни при чем.

Луц находит более-менее чистое место, стелит бушлат на влажный песок, и мы садимся рядышком, гораздо ближе, чем просто друзья. Тем не менее, мы не трахаемся, чтобы не нарушить протянутую между нами паутину связей, мыслей и жестов. Секс – это низкие вибрации, он только всё портит.

– У тебя волосы в колтун сбились. Почему ты не пострижешься? – Я пальцами расплетаю спутанные кудри Луца, доходящие до середины шеи.

– Что ты сегодня такая заботливая? Деньги нужны?

Я возмущенно фыркаю.

– Я всегда заботливая.

– И тебе всегда нужны деньги.

– Признаю. Но прямо сейчас – нет.

– Трахалась с кем-то?

– Думаешь, я таким образом зарабатываю?

– Просто спросил.

– Ты ничего просто так не спрашиваешь.

– Ну правда, просто так спросил. Выпить хочешь?

– А у тебя есть?

– А то. – Луц достает из заднего кармана фляжку.

– Пожрать бы. На голодный желудок я блевать буду.

– Да блюй, не страшно. Тут нет никого.

– Гаденыш ты. – Я седлаю Луца, наваливаюсь всем весом, прижимаю запястья с паутинкой голубых вен к песку. Лицо перед моими глазами такое нежное – Луц, наверное, еще не бреется – по крайней мере, я никогда не видела его с щетиной. Тело у него тоже безволосое, только узкая дорожка ведет от пупка к ременной пряжке и спускается ниже.

– Плюнь мне в рот, – говорит Луц.

– Что?

Сколько его знаю, не могу привыкнуть к его кинкам.

– Плюнь мне в рот.

– Если ты хочешь…

Я наклоняюсь к нему ниже, собираю слюну (это нелегко, потому что во рту сухо, как у монашки между ног) и спускаю ее в открытый рот Луца. Между нами протягивается тонкая струйка и через секунду пропадает. Я вытираю губы.

– Доволен?

Вместо ответа он подминает меня, прижимает к песку, наклоняется и лезет языком мне в рот. Я не сопротивляюсь, но и активности никакой не проявляю.

– Дай мне свой язык, – говорит Луц.

Я прикусываю его губы – сначала легко, потом сильнее, но он не останавливается. Краем уха я слышу вдалеке возню. Ее прерывает визг:

– Слезь с нее! Да сука, что же ты делаешь, дрянь такая? Всё уделал, а кто стирать будет? Кто стирать будет, мразь ты конченая?

Мы отрываемся друг от друга и поворачиваемся в направлении визга. Приземистая, опухшая баба в расстёгнутом пальто орет на парнишку лет семи, прижимающего к песку девочку примерно того же возраста. Одета вся троица убого, дети – недокормленные и на вид дебиловатые. Девочка рыдает, задыхаясь от слёз и соплей; беспомощно бьется под весом малолетнего бандита. Мальчик встает, уныло разглядывая носки дешевых обтрепанных кроссовок; его жертва продолжает лежать на песке, пока мамаша рывком не ставит ее на ноги. Баба отряхивает своих отпрысков, награждая их мощными шлепками и подзатыльниками, но дети, привычные к такому обращению, даже не орут. В присутствии малышей, особенно девочек, Луц начинает грузиться: замолкает и смотрит куда-то в сторону. Я засовываю ему язык в ухо. Луц чуть ли не подпрыгивает на месте и потирает пострадавший орган.

– Ты что?

– Не грузись.

Я притягиваю его к себе. Хотя на нем тонкий свитер, а воздух по-весеннему прохладный, от Луца исходит тепло. Нам нравится трогать друг друга и быть гораздо ближе, чем друзья. Мы как малыши, которые вечно таскают за собой любимых кукол, кормят их с ложечки, кладут с собой в постель, целуют пуговичные глаза. Не хочу, чтобы мы когда-нибудь стали взрослыми и забросили друг друга на чердак.