Игорь Маслин - Истории из записной книжки. Правдивые и не очень

Шок. Не удар, не гром и молния. Именно шок. Оцепенение. Нет слов, нет слёз. Просто. Шок. Иногда говорят: депрессия. Именно. Как долго: нет сроков. Всегда по-разному. У кого-то месяц, у другого – год, а третьему и десяти лет маловато будет. Ещё говорят, что подобное легче воспринимать, когда ты ещё не возмужал, что во взрослом возрасте куда сложнее оказаться в инвалидной коляске. Вроде как бы ты уже знаешь все прелести жизни, все её потаённые озорные местечки, а тут в одночасье верёвочку-то и оборвали. Наверное так и есть. Во взрослом, зрелом, возрасте посложнее будет сразу вот так вот вдруг оказаться отрезанным, когда все мосты сгорели сразу, моментально. Но ведь и депрессия будет сильнее, прогрессивнее, кто знает к чему она приведёт. Там и до суицида не далеко. Силы нужны. Не физические. Хотя и физические нужны, как без них-то? Сдохнешь без них. Но больше духовные, моральные. Давить ведь будет, станет до того невмоготу, что выть начнёшь, хуже волка загнанного. И сломаешься. Да многие ломаются. Да наверное большинство. Если посмотреть по статистике, то не так уж и много людей, именно оказавшихся в инвалидной коляске в зрелом возрасте, смогли найти этот необходимый баланс духовных сил и физических, чтобы бороться, чтобы противопоставить депрессии эти силы, а не спиться или не сойти с ума, а ещё хуже – не повеситься или не нажраться таблеток разных. Чтобы комфортно сдохнуть. Без боли. Хотя это иллюзии. Они думают, что будет без боли. Наглотался, заснул и всё: ты уже на небесах. Не бывает так. Может раз на десять тысяч. Или меньше даже. Чудаки. Нет. Придурки. Да не стану я говорить, что жизнь – это творение бога и мы не вправе себя лишать жизни. Хочешь – вздёрнись. Кому легче-то станет? Тебе? Ой – ли? Жизнь, ребята, она просто классная. Просто без вариантов оригинальная. Уникальная жизнь. Можно тысячу раз искать замену, ну или пытаться сделать рерайт жизни, только всё это ложь будет. Её невозможно просто так взять и дублировать, переписать, отредактировать. Она тем и классная, что каждый день неповторимая. Это только кажется порой, что такая однообразная и серая. И мрачная. И дрянная. И поганая. И невыносимая. И надоевшая. На самом-то деле каждый день есть какие-то свои, порой ведь даже незримые изменения. Иногда можно и не заметить их даже, мимо пробежать, в спешке или суете отмахнуться. Бывает. Да многие и не удосуживаются даже оглянуться, а может там что-то позади осталось, недосказанное, неосознанное. Так и бегут куда-то. Бегут в смысле мысленно. Не всегда бежать, значит ногами. Бежать можно и мысленно, фигурально, даже если ты совсем бежать не можешь и никогда не сможешь.

И вот оказаться в зрелом возрасте в коляске инвалидной чертовски непривлекательное явление. А если ты ещё ребёнок почти? Да что почти. Тринадцатый год, ребёнок и есть. Отрок. Подросток. Жизни-то и не видел ещё. Не пробежал по злачным местам её, не удосужился даже вкусить аромат жизни, а тебе уже – бац – и извольте беспрекословно отсидеться в колясочке. Вот ведь как бывает. Школа только ещё стала осознанно восприниматься. Только – только стал отличать девочек от мальчишек, какие-то симпатии возникать стали, интересы. Странным образом заинтересовали у девчонок на груди маленькие бугорки, ещё далеко не сформировавшиеся, но уже заметные, вызывающие интерес, не тот интерес осознанности, что у взрослых, но интерес исследователя, интерес Колумба. Порой судьба такие сюрпризики преподносит, обхохочешься, в пору забыть всё, да закрыть глаза и сигануть в омут прямиком с моста. Психиатры это называют психологической травмой. Иногда психоорганическим синдромом. Наверное они правы. Насколько – не могу судить или что-то утверждать, здесь наверное всё зависит от восприимчивости подростка, его эмоциональности, внутреннего мира, окружения, воспитания, его впечатлительности. Да там масса всякого – разного намешано. Основное-то всё равно выглядит одинаково во всех случаях: масса комплексов, фобий, депрессий, вплоть до фатальных ноток. И такое случается. Увы. Если ребёнок ещё не видел полноценной взрослой жизни, то это не значит, что его можно в одночасье пригвоздить к коляске и там и оставить на энное количество лет. И ещё не известно, что именно хуже: сесть в коляску взрослым уже, сформировавшимся человеком, когда у тебя есть внутренние силы для борьбы, ты знаешь за что бороться, ты видел жизнь, чувствовал её, лицезрел, испил любви, или оказаться в этой коляске в тринадцать лет совершенно не готовым ко взрослой жизни, когда ты даже не знаешь всех её граней, всех прелестей, силы откуда возьмёшь? Только – только стал понимать что к чему и тебя тут же заставляют отказаться от дальнейшего, от мечты отречься, крест поставить на желаниях своих, сделав каким-то избранником, но кем избранным и для чего? А главное – с какой целью? Кто выбрал? Да это извращение так думать. Тоже мне – избранность. Быть инвалидом – это избранность? Скажите ещё, что это честь великая. Тут во всякое поверишь и не только в бога. Остальным-то людям, окружающим, на тебя плевать с высокой колокольни. Никто руки не подаст. Человек человеку – волк, это основной закон толпы.

Можно назвать это законом разбившегося зеркала.

Жизнь становится похожа на зеркало. Нет, на миллиарды зеркал. Разбившихся при падении. Когда-то было одно большое зеркало, оно есть в каждой судьбе, такое зеркало. Но иногда случается так, что внезапно оно падает и разлетается на миллиарды осколков, а те в свою очередь разбиваются снова и снова, дробясь на ещё более мелкие кристаллики, пока не останутся лишь едва видимые очертания некогда цельного зеркала. Куда ни глянь, повсюду осколки, они отражают в своих изуродованных гранях реальность, что ещё совсем недавно была цельной, а нынче стала похожа на калейдоскоп: стоит только чуть повернуть и кристаллики перекатываются с места на место, образуя новые ребусы, соприкасаясь своими искорёженными гранями, абстрагируясь, отражая уже не ту реальность, что некогда была целостной, а некое её подобие, ставшее теперь частью целой игры под названием разбившиеся зеркала. Смотришь на них и поражаешься, до чего же причудливы формы, до чего же уродливы грани, какие фантасмагоричные тени они отбрасывают, порой теряешься в лабиринтах этих теней, блуждаешь часами, а то и днями промеж разбившихся в одночасье зеркал, созерцаешь яркие отблески, оставленные при падении, иногда даже восторгаешься, до чего же гениален архитектор, построивший этот шедевр бредовой архитектуры сознания! Я не могу завидовать им, не могу знать наверняка, что это фантасмагория, но и не могу с уверенностью утверждать, что это не так, потому что, дойдя до определённой точки, уже не можешь со всей ответственностью осознать где есть реальное, а где фантасмагоричное, где находится полумрак сознания, а где отражённый свет чистых глаз, не можешь быть объективным. Только обрывки памяти ещё теплятся где-то в уголках больного сознания, нанизывая твой страх на шпаги времени, оставляя костяк воспоминаний, некую обречённость существования, грациозность момента, смеясь тебе в лицо. И ты идёшь где-то на окраине вселенной, собрав в кулак остатки сил, израненным сознанием своим прокладываешь путь сквозь потоки низвергнутых когда-то драконов хаоса, останавливаешься лишь для того, чтобы пополнить запас провизии, но на полустанках нет ничего и ты это понимаешь, как понимаешь и то, что настанет день, когда остановка окажется последней и ты уже не сможешь пойти дальше, ты станешь частью этой бесконечной игры, её отблеском, лишь частичкой, мельчайшей пылинкой, отголоском. А сегодня ты пытаешься пойти ещё хотя бы несколько шагов до заката, пока яркое светило ещё не потухло, пока его свет озаряет кристаллики зеркал, коими нашпигован мир, разбившийся когда-то, ты даже не помнишь уже этого момента, этой даты, ты ничего не помнишь и ничего не хочешь помнить кроме одного, нужно пройти ещё пару шагов. И ты идёшь. Тьма. Одна минута тебя отделяет от момента, когда солнце опустится в океан и наступит тьма. Время искорёженных зеркал пришло. Они ждут своего часа. Ждут, пока светило на долгие часы погрузится в океан. Беги! Ты ещё можешь, ты ещё можешь успеть до черты добежать! Там есть спасение, там есть ниша, в ней можно спрятаться и переждать ночь, когда царствуют кристаллы, осколки зеркал, они не могут же вечно быть здесь. Они владыки ночи, нужно всего лишь дойти до черты и найти нишу. И переждать. Хотя, если ты отважишься, ты можешь принять бой. Возможно, это станет твоим последним осознанным решением, но в этом случае ты имеешь шанс победить свои страхи. И восстановить зеркала, собрав воедино все миллиарды миллиардов кристалликов, что разлетелись по всему многообразию вселенной. Ты решился? Или ещё думаешь? Долгие раздумья приведут тебя в страну тихой грусти и вечной тоски, выход из которой завален тоннами низвергнутых когда-то богов, дымящихся в руинах своей былой славы. Будь осторожен. Зеркальные отражения обманчивы и коварны, они в одночасье могут стать твоей погибелью или твоим избавлением. Светом или тьмой. Никогда нельзя знать этого наверняка, всегда есть риск потеряться в лабиринте разбившихся зеркал. Но всегда есть надежда. Ты слышишь её голос? Нет? Прислушайся. Остановись на мгновение и вслушайся в монотонный гул зеркал, совершающих околокосмические и космические перелёты в дальние галактики. Вслушайся и ты услышишь этот едва различимый средь шума и гама зеркал голос, слабый голос надежды. Новой надежды. Он взывает к тебе. Он ждёт. Но путь усеян разбившимися осколками, они проникают сквозь кожу, сквозь разум, сквозь мысли, они всепоглощающи, они смертоносны в своём великолепии. Не дай им околдовать своё сознание. Будь твёрд в своём решении, каково бы оно ни было. И тогда ты сможешь дойти до искорки, что горит тысячелетия уже где-то далеко за горизонтом, она зажжена была ещё задолго до твоего рождения, ведь всё предопределено в своём величественном ходе событий, всему есть своё место и у всего есть свой закон, даже у хаоса. Она, искорка эта, ждёт именно тебя, ибо у кого-то другого есть своя искорка и он, тот, другой, никогда не увидит твою, поскольку только тебе она откроется, она твоя, путеводная, а для всех других сокрыта она, как сокрыто само существо бытия, как сокрыты печати дня и ночи, есть только одно средство, чтобы открыть их и снять те печати: дойти до определённой точки пространства – времени, где уже нет ни времени, ни пространства, где сама пустота уже не является пустотой, но есть некая субстанция, имя которой ещё не придумано, потому что любое известное имя уже имеет своё наименование и нет смысла придумывать что-то новое, поскольку там нет ничего, кроме огромного сада, заполненного осколками, что тешут себя надеждой стать однажды снова частичками одного целого. Именно так. Любая маленькая частичка жаждет стать частью чего-то большего, чего-то настоящего, не имеющего даже альтернатив в мире хаоса.