Кирилл Аксасский - Сто пять дней президента Корнилова

«Но сдаётся мне, что иностранным языком лучше всех владеет наш ВВП, хоть и одним. Хоть и одним, зато в совершенстве. «Немецкий бы выучил только за то, что им разговаривал Путин». В КГБ всему хорошо учили, да плюс длительная разговорная практика на месте. Неважно, что в ГДР, всё равно ведь в Германии. Однако в совершенстве ли? Говорил-говорил с канцлером ФРГ на её родном, а она потом ляп – ВВП, мол, утратил связь с реальностью. Забавно, что он ниже ВВЖ по званию, всего лишь подполковник. Достойно уважения, что не сделал себя генералом, хватило ума не смешить коллег. Ума хватило и сделаться кандидатом экономики. «Стратегическое планирование воспроизводства минерально-сырьевой базы региона в условиях формирования рыночных отношений (Санкт-Петербург и Ленинградская область)». Правда, когда читаешь название дисера, возникает некоторое недоумение: как это можно воспроизводить полезные ископаемые. Но где уж мне, кандидату тех. наук, разобраться в таких э-тонкостях. Но сдаётся мне, что выпускнику юрфака Ленинградского универа умнее было сделаться кандидатом или даже доктором юр-наук: подозрений было бы меньше…»

«Бабурин бы вполне мог быть руководителем юридической кандидатской у ВВП. По теме бы они быстро договорились: «Распад СССР как крупнейшая геополитическая катастрофа ХХ века». Слаженный был бы дуэт руководителя и соискателя. И диссертация могла бы быть настоящей. Интересно, что Бабурина включали в список кандидатов для праймериз на единого кандидата в президенты от левых сил. Но там во второй тур прошли Болдырев и Грудинин…»

«Директор совхоза имени Ленина – какая классная должность для кандидата в президенты от КПРФ. И вправду – очень похож на Родченкова, но кандидатам в президенты тесты на допинг сдавать не надо, так что это не поможет. Калач этот уже тёртый: не раз депутатствовал на уровне Московской области, сейчас председатель совета депутатов своего подмосковного городка, обижен на правящую партию как бывший её член. А что?! Пускай капиталист, ставленник коммунистов, строит во всей России шведский социализм по образцу своего совхоза. Но всё равно жалко, что не Болдырев, а Грудинин…»

«Юрий Юрьевич совсем было выпал из моего поля зрения, и вот возник в качестве идеолога левых сил. Надо же. А ведь был второй буквой в ЯБЛоке. Блок «Явлинский – Болдырев – Лукин» какие надежды подавал. Осталась от него уже давно одна буковка «я». Кто теперь уже про «б» и «л» помнит?! А Григорий Алексеевич и не вспоминает. Видимо, думает: «Я блок сам себе, вот и всё». Конечно, он самый умный из этой восьмёрки, кто же будет спорить, настоящий доктор экономики, способный её вылечить, и самый пригодный к президентской работе. Но такую занудную мямлю никто никогда у нас не выберет президентом, даже если выборы будут самыми честными-пречестными…»

«Так, ладно, до весны читаю, слушаю и смотрю всё, что обнаружу в сети про котят, посмотрю по ТВ первые «мяу-мяу»-дебаты, в четверг 1 марта гляну в 12-00 послание волка волчатам и завязываю с федеральной «политикой». Всё хорошо в меру. И мазохизм тоже», – решил, в конце концов, Корнилов.

Как решил, так и сделал. Только в 14-00 первого весеннего морозного дня Юрий Васильевич почти бегал по квартире и приговаривал: «Что-то это мне напоминает, что-то это мне напоминает…».

Потом ударил себя левой ладошкой в лоб, подбежал к книжному стеллажу, вытащил собрание сочинений Гоголя в одном томе, открыл «Ревизора» и начал листать-перелистывать, пока в шестом явлении третьего действия не добрался до нужного места: « Хлестаков.И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… Можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! "Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! уж я…" И точно: бывало, как прохожу через департамент, – просто землетрясенье, все дрожит и трясется как лист. О! Я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что, в самом деле? Я такой! Я не посмотрю ни на кого… Я говорю всем: "Я сам себя знаю, сам". Я везде, везде…»

Корнилов расхохотался и поставил Гоголя на место.

Но за очередной кружкой чая в голове у Юрия Васильевича опять кто-то заговорил: «Нет, есть что-то ещё, есть что-то ещё…» Не допив даже чая, он опять бросился к книжному стеллажу и достал на этот раз «Двенадцать стульев». В главе XXXIV «Междупланетный шахматный конгресс» Корнилов нашёл то, про что говорил ему этот кто-то. «Остапа понесло. … Васюкинцы денег платить не будут. Они будут их по-лу-чать! Это же все чрезвычайно просто. Ведь на турнир с участием таких величайших вельтмейстеров съедутся любители шахмат всего мира. Сотни тысяч людей, богато обеспеченных людей, будут стремиться в Васюки. Во-первых, речной транспорт такого количества пассажиров поднять не сможет. Следовательно, НКПС построит железнодорожную магистраль Москва – Васюки. Это – раз. Два – это гостиницы и небоскребы для размещения гостей. Три – поднятие сельского хозяйства в радиусе на тысячу километров: гостей нужно снабжать – овощи, фрукты, икра, шоколадные конфеты. Дворец, в котором будет происходить турнир, – четыре. Пять – постройка гаражей для гостевого автотранспорта. Для передачи всему миру сенсационных результатов турнира придется построить сверхмощную радиостанцию. Это – в-шестых. Теперь относительно железнодорожной магистрали Москва – Васюки. Несомненно, таковая не будет обладать такой пропускной способностью, чтобы перевезти в Васюки всех желающих. Отсюда вытекает аэропорт «Большие Васюки» – регулярное отправление почтовых самолетов и дирижаблей во все концы света, включая ЛосАнжелос и Мельбурн».

Юрий Васильевич опять расхохотался и сел к компу сгонять десяток-другой партий в блиц-шахматы. До прихода жены он оставался в устойчивом плюсе по счёту.

Всю ночь с четверга на пятницу Корнилов провел в Москве в оркестровой яме Большого театра, в правом её уголке на стульчике с блокнотом на коленках и ручкой в правой руке. В царской ложе сидел Самовыдвиженец Путин в форме Всероссийского Главнокомандующего. По середине сцены слева-направо и справа-налево от края до края маршировал либеральный демократ Жириновский в форме полковника ФСБ. По центру сцены из её глубины и до переднего края и от переднего края вглубь передвигался походкой Сталина настоящий коммунист Сурайкин, товарищ Максим, одетый как Сталин, с трубкой Сталина в руках. Слева от маршрута Сурайкина и перед маршрутом Жириновского в кресле-качалке сидел-спал в мягких тапочках, один тапок жёлтый, а другой чёрный, в профессорском джемпере с пледом в чёрно-жёлтую полоску на коленях Бабурин в профиль к зрительному залу, затылком к левой кулисе. Справа от маршрута Сурайкина и перед маршрутом Жириновского в кресле-качалке сидел-покачивался в мягких зелёных тапочках в таком же, как у Бабурина, профессорском джемпере со снежно-белым пледом на коленях Явлинский в анфас к зрительному залу. У себя на коленях он держал тарелку с ломтиками большого зелёного яблока, которые Григорий Алексеевич периодически бросал себе в рот и тщательно пережёвывал. В глубине правой ложи сидел, стараясь быть незаметным, Сергей Владиленович Кириенко. Зрительный зал был пуст и ярко освещён. На заднике сцены, оформленном как в Манеже во время первомартовского федерального послания, непрерывно гоняли те самые мульти-видео: один за другим и по кругу. Но тот самый оратор сидел молча, строго глядя на сцену, только однажды вдруг заговорив с самим собой. А Корнилов еле успевал стенографировать происходящее в стиле пьесы.