Лека Нестерова - Вещая акварель. Стихотворения

Слышу, как извиваются выси,

Словно жадно впиваются в лёд;

Слышу свежесть нетронутой мысли,

Даже слово её не вспугнёт.

Тишины разнимая ладони,

Проскользнёт вдоль движенья ветров

И, как будто случайно, обронит

Свой неясный и тёмный покров.

В такую нескончаемую сырость

Прощаться тяжело и уезжать

(Поэтому весеннюю игривость

Легко нам за отвагу принимать).

И тощие обветренные ветки

Цепляются, скользя по рукаву.

И лист летит – последний, редкий —

В ещё зелёную траву.

Всякая минута – день рожденья.

Всякая минута – день кончины.

Мы живём – секунды и мгновенья —

Нашей жизни долгой величины.

Оттолкнусь от волн реки – по берегу

Поплыву, песок сгребая пятками.

И всклокочет кровь тоской по Тереку

Ниоткуда, странной вдруг повадкою.

До того ещё, когда обмолвились,

То не сердце – конь стучал копытами,

Не дожди, а слёзы пролились

По отринутому, потому забытому.

Потому сознанием не выношено.

Только кровь намёками, как иглами…

Это дерево никем не выращено,

Оно чёрными повисло силами!

И плоды его – бесплотные, голодные —

В росчерках израненные листики,

Не дописанные до истины…

И дожди песочат их безводные

Посвящается моей бабушке,

Анне Кузьминичне Терновской

Анной наречённая…

Жизнь грозой прошла.

Всходит солнце горнее —

Вот и умерла.

Небеса колышутся

Пред тобой.

Прямо к небу движется

гроб с толпой.

Как стекло прозрачное —

Вдребезги! – лазурь.

`Идут новобрачные

Сквозь источник бурь.

Просят жизни вечной —

Жив и мёртв —

Каплей – Мрак Предвечный —

С ложки мёд

Им в уста алкающи.

Что теперь им свет?

Гроб во тьму толкающим,

`Идущим во след.

Ты называешь меня тучкою своею

За мои серые глаза.

Вот и печалей не развею —

И плачу, словно небеса

В июне

тёплыми дождями.

И ночами

Тревожно сердце громыхало вдалеке.

Ты слышал? Это от молчания

И тишины, накопленной в тоске.

Ты слышал, чувствовал ли? —

Молнии к твоим тянулись берегам!

ЯзЫками безмолвными

Глубоко вскрикивали там.

Всё говорит о том.

В полётах птицы.

Листва слетает и кружится —

И не уляжется притом

Никак, ей ветер

Скучная помеха.

Лишь в небе жгучая прореха

Лучами светит.

И блик мерцающий

Один —

Моёй надежды господин —

Согреет и приветит.

Всё говорит о том…

Темнее ночи.

И встречи долгие короче

Стали, тих стал дом.

И ожидания всё горше:

Сегодня жду, а завтра больше

Уже не жду.

Приду.

В бреду все сны.

И сна-то нет.

Средь ночи зажигаю свет

(так до весны),

Спускаюсь лестницей —

бегом! —

За непослушным поводком.

И отрок-пёс

Предчувствий нос

Задрал на первый свой мороз…

Всё говорит о том.

За зелёной этой аркой,

За оврагом, во бору,

В тон букашечкой неяркой

Тёплую обнять кору.

На корнях сосны взнесённой

Покачаться к плоти плоть:

«Ты ошибкою прощённой

В рай прими меня, Господь!

Пусть кочевник – воплощенье

Прихоти своей – смахнёт

И под ногтем кровь отмщенья

В свою глушь перенесёт».

И должно явиться Слово.

Появиться из пучины.

И неведомою плотью

Устрашающей личины

Испугать – и удалиться,

Шею длинную скрывая.

Чтобы в нас, по нашим лицам,

Было видно – оживаем:

Каждой судорогой страха,

Звуком нечленораздельным,

И под вымокшей рубахой

Этим потом неподдельным;

Каждым жестом, взор прикрывшим,

В самого себя вглядеться,

Чтобы чувствовали – дышим,

И – так странно! – бьётся сердце.

Оттого, что позабыто

И утрачено Начало

И концом пера изрыта

Почва в поисках немало

И должно явиться Слово.

Появиться из пучины.

И неведомою плотью

Устрашающей личины

Испугать – и удалиться…

Чтобы в нас, по нашим лицам…

Оживаем…

Бьётся сердце…

А в природе беспредметный разговор —

Слово Божье, просто так оно летит.

И, вступая в перекличку или спор,

всё шуршит, свистит, щебечет и трещит.

И никто не ищет смысла – нет нужды —

В недосказанном, невнятном – предрешён.

И оттал-киваю-щийся от воды,

Пеликан, как Моцарт, отрешён.

Не придёт, счастливчик, в голову ему

И подумать – «Вот я, птица-пеликан!»

Что какой-нибудь в завистливом дыму

Сеть ему готовит и капкан.

А и зверь голодный если налетит,

Не из зависти – как Вы же на бифштекс.

И дуэт страстей их предварит

Высшей справедливости гротеск.

Так, в прекрасной бессловесности кружась,

Шум и голос музыкальных ищут форм.

Каждый – логика другого, отродясь

Не убийца, не доносчик и не вор.

Между закатом и зарёй

Во тьме ночной никто не спит.

И, словно он с землёй сырой

Самой без страха говорит.

Тысячелетья вороша,

Не успокоится душа.

Скорее мир она обрушит,

Как тесно скроенный наряд.

Т а м всюду рубища горят…

Всё темно во мне, неясно.

Вязко тянутся слова.

И приблизиться опасно —

Я, как мёртвые, жива.

Только что не вспоминают

И поминок не справляют.

Зло покуда причинить

Ещё могут, может быть…

Но почти уже не могут —

Телу выдана броня.

Только в ней не перед Богом

В нужный час предстану я.

Дух бродяжит и теснится

Средь небес, и, если – «да» —

На мгновенье с телом слиться, —

Иль ненастье, иль беда.

Крепок дух мой. Тело вяло.

Дух бредёт средь звёзд устало,

Следом кнут в его руке

(След кровавый на песке)

С наконечником свинцовым

И всегда на всё готовым.

Он чужую стерпит боль.

Друг, прости! Пойми, любовь!

То погонщик величавый,

Мышц его кляни игру!

Человечью гонит славу

К новым пастбищам кровавым —

Гости будут на пиру.

Ну, давайте: я читаю вам стихи…

Пропадаю я, наверно, за грехи.

Всё сливается, как валится из рук,

В неотвязно-непрерывно-ровный звук.

То звонок мне – и на подступах гонцы:

Гулливые бойкой тройки бубенцы!

Прозвенели, словно выели висок…

Из измученной берёзы хлещет сок;

Из бутылки позабытой – через край! —

С мошкарою, мутным зельем —

прямо в рай

Метели буянные,

Шумные, пьяные —

Январские бури —

февральский прелюд.

Бежать ли от вас,

иль искать в вас приют?

Но душ наших

клавиши фортепьянные,

То будто воспрянут,

то вновь опадут,