Александр Шапиро - У истины в долгу

Дома у Гриши, за бутылкой водки, выяснилось, что престарелая тётя жены выслала ей вызов из Израиля. По старому адресу, не зная, что она там не живёт. Переписка между ними прекратилась много лет назад, а племянница давно вышла замуж за военного…

– Вот и разобрались по-хорошему, – вкушал Саня домашние разносолы, – твоё счастье Гришка, что на меня попал… Во-первых, сам понимаешь, какое тут дело можно было открыть: скрыл родственницу за границей, а сам секретные объекты строит… Смотрел я сейчас твоё личное дело. Служба идёт нормально, придраться не к чему, всё путём… А я уже давненько в этой «конторе» служу, вот и такой бодягой приходится заниматься. Честно говоря я сразу согласился, когда предложили к ним перейти. Вот ты сидишь в своём Простоквашино, а мне квартиру в областном центре дали. Правда, батя, тогда ещё живым был, не советовал: не меняй, говорил, совесть на погоны. Ну, ты же его взгляды помнишь… Но теперь время не то: лучше я буду уму-разуму других учить, чем меня… Настоялся на площадках, напахался, как же… Наелся всего по горло… Ничего, сейчас сам многих к ногтю прижал…

Но есть, Гриша, ещё и, во-вторых. Письмо о твоих деяниях, так сказать, «местного разлива». Не догадываешься? Об этом расскажи-ка мне более подробно, о Цизмере…

– О Яше Цизмере?!

– Именно о нём. Цитирую по памяти: «…перевёл рядового, еврея Якова Цизмера на отдельный участок. Назначил на ответственную должность с дополнительным пайком…». Что-то неправильно, или не так?

– Всё так. Избили у меня солдата до крови, попал в госпиталь. Пришлось мне разбираться. Подсказал мне его комвзвода, что видел, как стирал он чужие гимнастёрки, делал за кого-то дополнительную работу. Было это не раз, не два. Стали известны и другие факты издевательства над ним. Вызвал я его к себе, спрашиваю:

– На кого стараешься, парень?

Ничего не ответил, но лицо побелело, а в глазах заметался такой страх, как перед расстрелом… Тебе дальше рассказывать?

– Мы знаем об этом. Дедовщина стала повсеместным явлением, куда ни глянь…

– Перевёл я его на другой объект. Там работа труднее, поэтому и получает, что положено по нормативам. А служит хорошо, призвался после строительного техникума. Мне такие перестановки приходится делать. Но ты сам видишь, каких только национальностей в батальоне нет, а внимание обратили на еврея…

Когда Гриша вышел проводить Саню к вызванной машине, тот, обняв его обеими руками, абсолютно трезво и отчётливо сказал на ухо:

– Рад, что не ошибся в старом друге. Скоро твой дембель, старик. Бери своих и мотайте отсюда подальше.

– Куда? – попытался сообразить он.

– Да хоть к «Бениной маме»… Неужели ты до сих пор не понял в каком дерьме купаешься? Я своё место нашёл, а вам тут ловить нечего…

Не сразу пришло «созревание» в семью офицера, их готовность к отъезду, но через несколько лет они прощались с Москвой через стекло автобуса, который вёз их с железнодорожного вокзала в Шереметьево.

Тускло горели уличные фонари, начал накрапывать дождь. Грише перехотелось стоять у окна. Он подошёл к столу, подлил уже остывшего чаю, затем поднял слетевшую на пол газету и снова стал читать объявления. Сегодня он ездил в одну крупную строительную фирму, где даже поговорил с клерком по-русски. Тот, пытаясь быстрее отвязаться от очередного соискателя в конце рабочего дня, сунул ему просмотреть какой-то чертёж. Гриша понял это, но, увидев в нём ошибку, не удержался и исправил её. Потом заполнил анкету, услыхав на прощание обычное: ждите ответа.

– Папа, – позвала его дочь, – ну чего ты там сидишь один, иди к нам, сейчас фильм по телеку начнётся.

Гриша зашёл в гостиную, где удобно устроились на диване жена и дочь. Диктор уже объявил название старой, ещё из той жизни кинокартины, которую они все с удовольствием смотрели не раз.

Началась музыкальная увертюра, стремительная и радостная. И тут Гриша почувствовал, как всё в нём наливается злостью, каким-то протестом против всего, что окружало его в новой жизни, против этого уюта… Не в силах сдержать себя, срывая голос, он вдруг закричал:

– Дуры, какие же вы дуры! Неужели вам не понятно, что я так больше не могу?! Вы заняты. А я, здоровый мужик, должен жить на ваше подаяние?! Да разве вы знаете, что такое настоящая работа?.. Когда начинаешь её с ноля, с котлована, а потом всё поднимается, растёт вверх, как живое…

Он ходил по комнате и никак не мог сдержать ни резких движений, ни колючих слов, пока не пересёкся взглядом с женой… Она смотрела на него и плакала… Никогда раньше он не видел её в таком состоянии – это остановило его. Ещё дрожа от возбуждения, Гриша присел рядом, а она прильнула к нему. Осторожно поправила упавшие на лоб волосы, провела ладонью по щекам…

Он тяжело дышал… Ему было стыдно, горько и обидно, что не сумел сдержаться, выплеснул своё горе на них, самых близких и дорогих людей… Разве они виноваты, что не везёт ему, крутилось в голове.

– Пойду, прилягу, – сказал он вслух, – извините, я не знаю, что происходит со мной…

Закончился фильм, а за ним и программа новостей, когда зазвонил телефон. Кто это, так поздно, удивилась дочь, но трубку взяла.

– Простите, ради Бога, за поздний звонок – прозвучал мужской голос, – но я никак не мог раньше… Григорий Семёнович – это…

– Мой отец…

– Он служил в стройбате?

– Да.

Пожалуйста, разволновался голос, я вас очень прошу… позовите его к телефону. Он, наверное, спит, но поверьте – это очень важно…

– Папа, – растолкала Гришу дочка, – протягивая ему телефонную трубку. Ты не сердись, но тебя срочно просят…

– Меня? – удивился он, – слушаю вас, кто это?

– Товарищ майор, – разрешите обратиться, – рядовой Яков Цизмер на проводе…

– Цизмер?.. Откуда… Как вы нашли меня?.. – совсем растерялся Гриша.

– Это вы нашли, – стал объяснять Яков, – днём вы приходили в наш офис. У нас с отцом тут своя строительная фирма. Мне передали анкету и исправленный вами чертёж. Когда я показал его отцу, он сразу сказал:

– Чувствуется рука классного специалиста.

И я подтвердил это… Нам нужен такой инженер. Вы приняты на работу… Ждём вас завтра к девяти утра…

Маня услыхала знакомое, громкое урчание мотоцикла ещё на кухне. Она заправляла салат майонезом и, наскоро облизнув ложку, выбежала через комнату на балкон.

Дом их был старой постройки, небольшой, двухэтажный, где она с родителями жила на втором этаже. Со всех сторон его окружали деревья, а от подъезда, увитого вьюном, дорожка через палисадник вела к асфальтированной площадке. Там, уже успев снять с головы танковый шлем, улыбался её Изька. Смятые, чёрные кудри его волос упали на лоб, а широкие ноздри вдыхали в себя ароматы июльского дня. Отблески яркого света просачивались через крону ветвей и играли на широких скулах, выделяя толстые губы.