Дмитрий Драгилев - Тор-шер

Осмотревшись и волоча за собой груженые книжками чемоданы, я решил изучить расписание поездов. Увы! Поезд, следующий на Ригу или имеющий Ригу на маршруте, в таблице не фигурировал. В лихтенбергской кассе меня, однако, уверили, что в Латвию можно попасть, если воспользоваться рейсом на Петербург. Эта информация прозвучала дико, поскольку Рига в перечне остановок питерского поезда также не значилась. К тому же после «саратовского инцидента» у меня возникло некоторое недоверие к немецким служащим в вопросе «постсоветской компетентности», даже если эти чиновники облечены формальными полномочиями железнодорожно-финансовой власти. Но делать нечего, вняв словам кассирши, я попытался купить билет. Подчеркиваю: попытался, поскольку из покупки ничего не вышло – кассирша не торопилась продать его мне, ссылаясь на отсутствие сведений, есть ли в поезде места. «Ждите, – весомо подчеркнула она, – поезд подадут на платформу в 11 часов вечера. Вот тогда вы проясните у проводников ситуацию, купите место и потом уже придете ко мне».

Последующие 7 часов я почему-то предпочел провести на вокзале, сдав поклажу в камеру хранения, которая работала лишь до десяти, но в город так и не выбравшись… Как-то переборов оставшийся – лишний – час, потащил я свой багаж на перрон. Первый пойманный мной кондуктор был весьма суров и обсуждать со мной тему наличия мест наотрез отказался. Единственное, чем помог мне суровый мужик – снабдил ценной информацией: у питерского поезда имеется литовский вагон. Насчет Риги прозвучали одни туманные фразы. Оставалось разыскать «литовских» проводниц. Девушки оказались приветливее, успокоив, что местечко для меня найдется, но вот продать его они мне смогут только с разрешения начальника поезда. Я ринулся искать начальника, однако тому было совершенно не до меня. Понимая, что теряю время впустую, я побежал назад в зал ожидания, бросив багаж на перроне. В ту пору в Берлине железнодорожные кассы работали до полуночи. Предъявить кассирше «купленное место» я не мог, и все же она странным образом поверила мне на слово, в билете не отказала. Вид билета подействовал на проводниц. Так или иначе они последовали примеру кассирши, поверив, что с начальником поезда я уже договорился. Когда начальник навестил литовский вагон, высаживать меня было поздно.

В Белостоке мне торжественнно сообщили, что к составу прицеплен новый вагон – рижский. Мое путешествие, однако, едва не закончилось в Бресте, где потребовалась белорусская транзитная виза и возник серьезный риск отстать от поезда. По счастью все обошлось, я благополучно добрался до Литвы, откуда «петербургский экспресс» проследовал дальше, а вагон наш плавно вписался в обычный литовский состав на Ригу. Наверное, моему приезду могли бы позавидовать сразу несколько легендарных персонажей: и Максимов – герой Акадия Райкина из фильма «Мы с вами где-то встречались», и неудачник-пассажир из известной юморески Задорнова про два девятых вагона, и любой шпион, реальный или мнимый, включая Ленина в девятьсот семнадцатом.

Гораздо плачевнее завершилась моя автобусная поездка из Эрфурта в Киев в 2003 году, познакомившая меня со шпаной и беспризорниками Центрального железнодорожного вокзала столицы Украины. В результате в разных украинских городах – от Львова до Днепропетровска мне пришлось жить с временным немецким паспортом, в котором отсутствовала украинская виза. Местные инстанции не понимали, что же им вклеить в мой заграндокумент, выданный посольством Германии взамен украденного юными гопниками. В такой же тупик их ставила неизбежная необходимость однажды выпустить меня из страны. Воистину вопрос на засыпку: как пересечь границу и убраться восвояси человеку, который не может доказать, что он не десантник-парашютист, и документально засвидетельствовать, на каком основании здесь околачивался. В связи с этой историей и языком, который до Киева доведет, вспоминаю фразу из письма члена Общегерманского координационного совета российских соотечественников: «Уважаемые коллеги, по не зависящим от меня причинам нахожусь в Украине».

Однажды пригласили меня выступить с рассказом о танго и Оскаре Строке в берлинском клубе киевлян.

– Здравствуйте, это Мария, – говорит женщина с таким прононсом, будто только вчера приехала из Одессы. – Вы выступите у нас в клубе «Киев»?

– В клубе геев? – пошутил я.

Дама или не расслышала, или не поняла юмора и невозмутимо продолжила:

– Вышла книжка об Оскаре Гиммерверт. Вы, думаю, в курсе.

– Знаю. И могу принести еще одну книжку, свою.

– А зачем еще одна книжка? Одна уже есть…

Киев-не-Киев, да только расклад почти по Жванецкому. Выступления на общественных началах, клубы по интересам. На самом деле, работа такого свойства имеет давние традиции в «пространстве немецкого языка». Вспомним, что в ответ на прошение Вольфганга Амадея Моцарта, Венский магистрат смог ему предложить лишь «место без жалования». Сегодня подобные «места службы» стали обычной формой трудовой деятельности. Что уж говорить о свободных профессиях.

В конце прошлого века немецкий устроитель концерта «Русская ночь» зазвал меня и музыкантов моего ансамбля к себе домой. Еще недавно он обещал подрядиться на роль импресарио эмигрантского джаз-оркестра. Теперь же рассказал об убытках, которые понес, о том, что музыка – дело неприбыльное. Уклонившись от выплаты обещанной суммы вознаграждения (договор заключен не был), Строке, автор Анисим намекнул на идею бизнеса с Украиной как перспективу нового сотрудничества. О щетине и ее поставках. Тогда один из участников беседы распахнул ворот и обнажил волосатую грудь, а другой вспомнил фильм «Подвиг разведчика». Там тоже речь велась о щетине, только закупки предлагал делать советский агент. Интересно, что задолго до «Подвига разведчика» тема таких поставок прозвучала в рассказе Саши Черного «Письмо из Берлина»: главный герой планировал организовать сбыт щетины из берлинских парикмахерских в Эстонию.

После объединения Германии из Берлина было выгоднее и удобнее поставлять зайцев. Причем вовсе не трамвайных. Впервые я наблюдал их на пахотных землях по окраинам тюрингских деревень: огромных зайцев, сидящих в траншее, чем-то похожих на кенгуру. Позже меня поразило постоянное «военное» присутствие этого зверя в столичных парках и жилмассивах. Впрочем, речь, скорее, о кроликах. Именно они, те самые, которые «не только ценный мех», свободно передвигались по германской столице. Будто Берлин – и не город вовсе, а так, слегка застроенные сельхозугодья. Но берлинский кролик – порода особая. Бывает зверек карликовый, бывает королевский, а тутошний кролик – застенный. Точнее говоря – пристенный. Ибо жил он долгие десятилетия при берлинской стене. На пограничной разделительной полосе, полосе отчуждения, нейтральной полосе и как там еще все эти полосы юридически называются. Однако стену разрушили, и сорок тысяч любопытных носителей ценного меха устремились в Тиргартен. Никто не объявлял ни охоту на них, ни отлов, никто не кричал «ну, погоди!», но желающие поживиться ждать себя не заставили. Затосковали звери по былой резервации, да поздно. Возвращаться некуда. Пришлось спешно рассредоточиться по разным районам города.