Коллектив авторов - Антология короткого рассказа

Она сожгла всю одежду покойного мужа, не стала вывешивать его портрет в рамке, но оставила старую шляпу с широкими техасскими полями, которую запрещала мне примерять.

– Вы можете прожить несколько жизней, но никогда не станете Джеком Уолтером. Так что и его шляпа вам ни к чему.

В честь него она разучила на пианино старое английское танго, играя его одним пальцем и напевая низким контральто: «Когда-нибудь он вернется ко мне, а пока его сердце за рифами».

Джек умер от радиации в тот день, когда я родился. В тот же летний день, только на 40 лет раньше, родилась она. На день рождения я не осмеливался приглашать в дом гостей, мы оставались вдвоем и сначала ехали на Донское кладбище.

Я помогал ей прибрать могилу, а затем она просила оставить ее одну. Она опускалась на колени перед черным лабрадором с выбитыми на нем стихами Томаса Элиота. Каждый год в этот день она приносила мужу две белых лилии и осколок пластинки с этим английским танго. Она разбила ее на множество осколков, чтобы музыка не доставляла ей боль, говоря, что когда осколки закончатся, она наконец соединится со своим Джеком. Много позже, когда она ушла, в шкатулке еще оставалось несколько обломков пластинки.

Я разглядывал могилы графов и князей. После ритуала она оживлялась, мы выпивали по рюмочке, совсем по-русски, закусывая соленым огурцом; сквозь пудру на ее щеках проступал молодой румянец.

– Слушайте, – как-то сказала она мне, – я рассказала Джеку про вас.

– И что же он ответил, Madam?

– Джек сказал, что вы не так безнадежны, как мне казалось. Он кое-что шепнул мне о вашем будущем. Только не смейте меня искушать, я вам все равно ничего больше не скажу.

– Не сердитесь, я не посмею.

Она оглядела меня орлиным взором.

– Еще я попросила у него разрешения подарить вам пепельницу, которую он преподнес мне на Рождество 1940 года. Вы, когда курите у телефона, мой друг, вы роняете пепел на пол. Татарам это не нравится.

Бронзовая лягушка-пепельница, ручная, с одним рубиновым глазом и отломанной лапой, до сих пор стоит у меня на письменном столе.

Она перевернула мою жизнь.

Она научила меня выживать где угодно, хоть в подвале, хоть на необитаемом острове, хоть в тюрьме.

Потому что мечтала, чтобы я стал таким же как она.

«Если мир внутри тебя достаточен, – учила Madam, – с ним никогда не будет одиноко; это то, что ты носишь с собой и что никто не в состоянии у тебя отнять».

После общения с нею держава казалась мне еще более дикой и чужой, чем раньше. Наступил день, когда я был готов пойти в любое посольство, чтобы убраться куда подальше. И вдруг она сказала мне: нет. Я не понял почему. И зачем ей в таком случае было так долго мучиться со мной из-за английского?

Она зашла к себе в комнату и вернулась со стопкой машинописных листов, с моим рассказом, который я дал ей почитать месяц назад. Поля были испещрены карандашом, листы измяты и потрепаны.

– Вот, – сказала она по-английски, ткнув пальцем в рукопись, – вы хотели узнать, о чем я еще говорила с Джеком? Об этом. Он сказал, что лучше бы вам остаться. Если хотите, чтобы вас не просто читали, а прочли, будьте с этими людьми.

Когда хозяева из числа этих людей все же выперли меня, и я покидал коммуналку навсегда, она вручила мне первый том Монтеня и горящую свечу в подсвечнике. Она сказала, что второй том мне захочется достать, когда я осилю первый.

Так оно потом и произошло.

Плацкартный вагон в испарине. Душно, тяжко, пахнет вареными яйцами, носками и хлоркой. На верхних полках лежат накрытые простынями, ступни выставив в проход, как в морге. Кажется, едем прямо в рай. И женщина с младенцем, и старик с костылями – все мучаются привычно и одинаково.

Северные поезда прохладные, подают чай в подстаканнике с лимоном, кофе, на Питер – растворимый, на Калининград – заваривают. Иногда на столе вазочка с цветочной веткой. Биотуалеты. На ЮВЖД чай дадут без лимона, вагоны раскалены, ходят бабушки, продают пояса из собачьей шерсти. Окна открываются редко, туалет запирают. Чем ближе к югу – тем больше оголяются вагоны, оголяются к цветистому, богатому деталями югу, не к скупому северу, становясь просто средством передвижения.

Занавеси на окнах голубые с длинной бахромой, сшитые таким образом, что нельзя их раздвинуть – только, скомкав, задрать наверх. Постельное белье дрянное, искусственного шелка, с блестящими полосами, от старости в катышках. Из матрасов лезет вата. Ковер, должный лежать в проходе, рачительно свернут и убран на полку. Уборщица в халате и шароварах носит в руках по вагону две банки пива: продает. Едет женщина в наверченном на голову платке с люрексом, везет стайку детишек, едят лепешки. Проводники оба в возрасте, один старше. Седой бобрик, сам гладкий, толстый, лицо цвета йода. Второй долговязый, лет сорока пяти. Униформа на обоих висит, из рукавов торчат мослы рук, долговязый поворачивается – на заду форменных штанов давняя подпалина от утюга.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Парон (арм.) – господин

Гиж (арм.) – сумасшедший, безумец