Владимир Сенчихин - Уголовных дел мастер

Разбудило меня радостное солнышко, заглянувшее в комнату сквозь узкое, но высокое окно. Поскольку на соседней кровати храпел Антон, я пришел к выводу, что ночью не сбился с курса. Еще больше утвердился в этой мысли, увидев свои брюки и пиджак, аккуратно угнездившиеся на спинке стула. Разбудив приятеля, предложил прогуляться и перекусить. Башка разламывалась. Когда подошел к вешалке, не обнаружил на ней новое кримпленовое демисезонное пальто. Самое обидное, что не проносил его и неделю. Родители потратили больше ста рублей, радовались обновке больше меня. На дворе стоял ноябрь. Холодрыга. Унылый дождик пополам со снегом. Выручил Антон. Одолжил шерстяной свитер, в котором я вернулся в Киев, удивив родителей. Сказал, что пальто сперли в общаге, они купили еще одно, правда, не такое модное, как прежнее. Недели через две позвонил Антон и жизнерадостно известил, что пропажа нашлась. Оказалось, что я перепутал этаж, вломился в комнату, где жили девчата. Так получилось, что угловая кровать, облюбованная мной для ночлега, оказалась свободной. Свет я не включал, разделся и завалился спать. Ближе к утру одна из девушек проснулась, обнаружила на соседней кровати незнакомца, страшно возмутилась. За амурные дела можно запросто вылететь из общежития. Она разбудила подруг, решив, что кто-то из них привел кавалера. Они долго перешептывались, разглядывая незваного гостя, удивлялись его наглости, мало того, что проник среди ночи в чужую комнату, так еще дрыхнет без задних ног. Дверь на ночь они обычно не запирали, воришек на этаже не водилось. Сначала девчонки хотели милицию вызвать, но передумали, никакой угрозы я не представлял, не походил ни на вора, ни на бомжа. Когда они растолкали незваного гостя, тот, ни слова не говоря, быстро оделся и удалился, оставив их в полном недоумении. Девушки надеялись, что хозяин пальто вскоре объявится, но после того, как все разумные сроки истекли, повесили у входа в общежитие объявление, что найдено пальто, указали номер своей комнаты. Прочитав объявление, Антон навестил студенток, те потребовали, чтобы хозяин явился самолично. Когда узнали, что я давно в Киеве, сменили гнев на милость и за килограмм конфет «Кара-Кум» вернули Антону мое пальто.

– Тебе повезло, в итоге только выиграл, вместо одного пальтишка обзавелся двумя, – рассмеялся Дима. – Автопилот – замечательная вещь. Мой отец при жизни, бывало, так напивался, что стоять на ногах не мог, но за рулем даже в таком состоянии ему не было равных, затыкал за пояс любого аса-трезвенника.

– А что с ним случилось? – поинтересовался Ворсин.

– Умер, как заправский шофер.

– Погиб в ДТП?

– Почти. Когда батя разменял полтинник, бес саданул его в ребро. Удар сокрушительный. Батяня втюрился в женщину, моложе его лет на двадцать. Не знаю, где он ее подцепил, и что она в нем нашла, но встречались они регулярно. Летом, как известно, и стол, и дом под каждым кустом, а зимой мест для уединения кот наплакал. Что придумал отец. Вечером на своем «Москвиче» заезжал за подружкой и ехал в гараж. Он у нас кооперативный, кирпичный. Отец проделал в крыше отверстие, вставил туда асбестовую трубу, якобы для вентиляции. Причем она была хитро сделана, сначала шла вертикально, а у пола загибалась на девяносто градусов. Отец загонял машину в гараж, но двигатель не глушил, чтобы не выключать печку в салоне. Он разжился пожарным шлангом, один конец которого надевал на выхлопную трубу, а второй – на вентиляционную. В итоге в атмосферу вылетали ядовитые газы, а в салон от печки поступал теплый воздух. Комфортно устроился. Сделав свое дело, батя провожал девушку к остановке троллейбуса и, как ни в чем ни бывало, возвращался домой. Не знаю, сколько бы длились эти рандеву. Мы спохватились поздно. Накануне отец собирался съездить к своей матери, живущей в пригороде. Поэтому решили, что батя остался ночевать у нее. Но когда на следующий день позвонили с его работы и спросили, куда он запропастился, забеспокоились. Отец и сам не любил опаздывать, и другим спуску не давал. Запасные ключи от гаража и машины нашли в секретере. До сих пор жалею, что взял с собой маму. Открыли ворота, а в салоне «Москвича» двое полуголых мертвецов. Мама грохнулась в обморок. Милиция и скорая приехали одновременно. Помню, молоденькая врачиха даже не соизволила проверить у покойников пульс. Только взглянула издалека, презрительно усмехнулась, сказала, что любовники в ее услугах не нуждаются. Пару недель меня вызывали в милицию, задавали каверзные вопросы, часто ли мать с отцом ссорились, где была мама в ночь перед несчастным случаем, кто может подтвердить наше алиби. Следователь, вероятно, не верил, что мама не имеет никакого отношения к происшедшему, хотя судмедэкспертиза показала, что жертвы скончались от отравления угарным газом.

– А мой старший брат из-за курева умер, – печально признался Роман, худенький молодой парень с треугольным подбородком. – Он писал стихи, но их нигде не печатали. Однажды Даня отослал свои творения в известный московский журнал, откуда пришел уничижительный отзыв. Написал рецензию некий Горинштейн. Не помню точно содержание письма, но смысл сводился к тому, что Даня только зря и свое, и чужое время тратит, лучше бы шел на завод гайки крутить, а желающих заниматься словоблудием и без него хватает.

– Дружище, а причем здесь табак? – поинтересовался Дима.

– Даня с детства рос впечатлительным и обидчивым ребенком. Я, например, на оскорбления спокойно реагирую, в крайнем случае, могу обидчику в рожу заехать, а брат, когда его обзывали, замыкался и мог целыми днями молчать и дуться. По этой причине родители его никогда не наказывали, что бы он ни натворил. Хотя, честно признаться, проказничал в основном я, но сваливал все на брата, за что отец частенько лупцевал меня ремнем по заднему месту. И правильно, между прочим, делал. Это я уже потом понял, когда Дани не стало. Он мечтал увидеть свои стихи напечатанными, если не в книге, то хотя бы в журнале или в газете. А когда такой дикий отлуп получил, сломался. Трудился Даня сторожем на стройке, рабочий режим ему нравился: сутки отдежурил – трое дома. В свободное время поэзией занимался, книжки умные читал. Курить брат начал сразу после окончания школы, где-то вычитал, что все знаменитые поэты с табаком дружбу водили. А уж про вино и говорить нечего, Даня стихи Есенина про кабацкий дым мог часами вслух читать. Раньше брат на дежурстве и капли в рот не брал, а после московского послания правилу своему изменил. Вот и начали к нему на огонек алкаши захаживать, он им свои стихи читал, а они из чувства благодарности за самогонкой бегали. В ночь на девятое мая Даня хорошо отметил победу в войне с фашистами, проводил гостей и прилег на постель с сигаретой во рту. Матрас был набит ватой, которая хоть и горела плохо, зато дымилась хорошо. К началу рабочего дня, когда строители на стройку явились, Даня превратился в черную головешку, а от кровати только железная сетка осталась.