Улья Нова - Чувство моря

Потом среди ночи проснулся ржавый штормовой колокол, годами молчавший на набережной, рядом с которым фотографировались туристы и пассажиры парома, причалившего на кратковременную стоянку. В ту ночь штормовой колокол трезвонил до самого утра. Его тонкий сиплый голосок, вначале казавшийся далеким велосипедным звоночком, будил от сонной оторопи ночных сторожей и цепных псов, трезвил задержавшихся за полночь в портовом баре гуляк, тревожил неспящих, что украдкой выбрались на свои кухни и курили в форточки, вслушиваясь в порывы ветра, в его свист, причитания и шепот.

К утру повсюду разлетелась весть: на выходе из бухты субботний пассажирский паром столкнулся с норвежским сухогрузом. По всей видимости, помехи управления. Или топкий туман, с недавних пор облюбовавший окрестности городка. Оба судна затонули почти мгновенно. А подробностей и точных причин никто выяснить не сумел. Может быть, виновато прибрежное течение. Сбой приборов. Подводные скалы, которые встречаются кое-где у берега. Или шальная одиночка-волна, неожиданно поднявшись во весь свой исполинский рост, подтолкнула корабли друг к другу.

Вполне возможно, захлебываясь в ледяной воде, навсегда теряясь в воронке уходящего на дно парома, вахтенный помощник, не сумевший избежать беды, отчаянно думал о том, что на самом деле есть только один подлинный, до мелочей проясняющий судьбу гороскоп, – тот, что составляется по дате смерти. Множество вопросов всхлипывало и стонало напоследок в голове вахтенного помощника, отвлекая его сознание от скорой гибели. Кто ты по дате смерти: Козерог, Дева или Стрелец? Случился ли хоть однажды рядом с тобой по-настоящему родной человек? Выпал ли тебе хоть день, пусть даже и собранный по горсткам минут всей жизни, когда удалось отведать подлинного счастья, когда удалось испытать легкость и скольжение чайки с распахнутыми крыльями над городом? Скованный холодом воды, больше не чувствуя ни рук, ни ног, из себя знакомого превращаясь в беспомощный хрип, вахтенный помощник, так и не признавший вину в утоплении парома и гибели людей, с грустью пришел к убеждению, что на самые важные вопросы жизни способен ответить только гороскоп, составленный по дате смерти, знать которую никому не дано, но которая все проясняет, все нити сводит на нет и все отзвуки земные превращает в тишь продрогшего дна морского.

По сигналу о бедствии на спасение людей были брошены все исправные траулеры и причалившие в окрестностях бухты катера. Ближе к вечеру одноногий моряк громко причитал на набережной, хромая и поскрипывая протезом среди криков и шепота взволнованных и любопытных людей. Будто убеждая того, кто скрывается в сером пасмурном небе, пытаясь смягчить наказание вахтенному помощнику, одноногий моряк выкрикивал громче и громче. О том, что в море отсутствует сила трения, там все движется неукротимо и безудержно, все бултыхается и подпрыгивает среди ветра и волн. Размахивая рукой, одноногий моряк сварливо доказывал, что любой корабль летит по морю, как по маслу: без зазубрин и без препятствий. Если уж вышло, что случайности сумели сложиться и злосчастные просчеты выстроились в ряд, почти невозможно дать задний ход, развернуть корабль, когда он настырно, на полном ходу несется в бок другому. Бывали случаи, когда крушения удавалось избежать, вмешавшись в последний момент. Такое происходит крайне редко. К тому же многое в море, как и на суше, свершается по судьбе, вмешиваться в таких случаях бессмысленно, пытаться изменить – невозможно, ведь все кораблекрушения предначертаны, неминуемы и происходят независимо от нас. Одноногий моряк еще долго что-то выкрикивал, но никто его не слушал. Все толкались и переговаривались, наблюдая приближение к берегу по свинцовой насупленной глади двух спасательных катеров. Небо над городком и над бухтой тягостно клубилось. И ледяной сварливый ветер уносил тревожные выкрики одноногого моряка и вздохи собравшихся на набережной на самую середину моря.

Весь конец той черной весны в городок приезжали бригады водолазов. Ближе к лету наведывались следственные комиссии из столицы, репортеры, родственники погибших, съемочные группы. За это время сверкающие слезинки Богородицы высохли, плач икон прекратился. Но те, кто связывал их появление с трещиной в стене церкви, с близостью старинного здания к реке и обилием снега последних зим, все равно усмотрели в случившемся лишь трагическое совпадение, необъяснимую и горестную поэзию, рифмы которой складываются на наших глазах, законы и правила которой никому прояснить не под силу. А хромая старуха-соседка убежденно шептала капитану, что лучше и не надо ничего прояснять и ничего понимать в таких вот трагических совпадениях.

Возле приморских вилл, столетних особняков и парка, гигантские сосны которого расчесывают распластанные над городком облака, в годы молодости капитана с каждым днем все сильнее пятился от дороги к пустырю заколоченный костел. Когда молиться запретили, а бога изгнали из страны, опустевшее здание приспособили под склад керамики. С тех пор в сумрачной зале с ветвистым эхом несколько лавок и мастерских городка хранили садовую плитку, изразцы для печей, цветочные горшки и недолговечные глиняные сервизы с кофейными чашечками на два глотка.

На некоторое время в холле костела приютился цветочный магазин. В полумраке пятиконечной прихожей кадки с цветами беспорядком шахматных фигур громоздились на сером мраморе пола. Среди обычных плит под днищами кадок таились отполированные подошвами могильные камни со стершимися цифрами дат и готическими буквами имен. Возможно, мертвые принимали магазинные цветы за особые знаки внимания и памяти. Поговаривали, что именно поэтому цветы из костела так долго оставались свежими, спокойно могли простоять в вазе неделю и две – особенно белые лилии.

Весной здесь продавали растрепанные ветки мимозы и тусклые тюльпаны – для кратковременной апрельской влюбленности. Осенью бойко торговали георгинами и гладиолусами для школьных и поминальных букетов. Ближе к зиме отлично шли рождественские венки для украшения входных дверей. Капитан однажды приходил в костел за цветами для Лиды. Долго выбирал, купил семь чайных роз, замер с букетом в руке посреди полутемной прихожей. Сквозь разноцветные стекла витража в сумрак проникали синие, алые и изумрудные лучи, рассыпавшиеся на войлочные цветные пряди. Капитан подумал, что витраж похож на детский калейдоскоп из крошечных пестрых осколков, которые случайно выстраиваются в соцветия и узоры, создавая иллюзию порядка, обнадеживая и окрыляя. Но потом он все равно запрокинул голову к сводчатому потолку и на несколько секунд совсем забылся в благоговейном головокружении.