Мария Ватутина - Цепь событий

Говоришь, любовь? Во цвете лет
Я одну знавала, было дело.
Да на мне живого места нет
От ее расправ и беспредела.

Магмой растекалась, беленой
Прорастала без противоядий.
Как я вышла мудрой и стальной
Из ее магических объятий?

Удивляюсь, что еще жива.
Как мне удалось ее умаслить?
Чем я откупилась от родства
С той, кто убаюкивает насмерть?

Приходила. Приводила – на,
И на царство возводила сына.
У меня порезана спина
на ремни, и взрыхлена брюшина.

Я ее бежала, как огня,
Избегала городов и гульбищ.
Но она опять нашла меня.
Ну, входи. Погубишь, так погубишь.

Душу вознесешь, так возноси:
Знаю, учудишь, чего не ждали.
Только так и любят на Руси —
Через сумасбродства и печали.

Будь что будет: вот он, ясный свет,
На крючок пальто в прихожей крепит…
Где же пропадал ты столько лет,
Что прошли и жизнь, и страх, и трепет?

На юге родины исконной, но второй,
В каком-то городке, не видном глазу,
Живет моя знакомая – ни разу,
За двадцать лет не ссорившись со мной,
Но чем-то там беся Ливан и Газу.

Она всегда была врачом в Москве,
А там пенсионерка, ибо – старость.
И так ей тесно там, что в голове
Не сходится: да как же с нею сталось
Все то, что сталось, словно жизней – две.

Она, конечно, Израилю дочь,
В Цва-хагану, нечай, пускала внука.
И если рядом взрывы и галдеж,
Она крепится, не подаст и звука,
Когда бомбят. В ней страха ни на грош,

Но страшно мне, когда у них война.
Казалось бы – уже чужие тетки.
Но я вот так и вижу, как она
Спускается в подвал своей «высотки»,
И так ей страшно, что сама – страшна.

И так ей страшно, что не дай господь!
А дай ей снова страхи побороть
И выйти на поверхность Иудеи,
Сажать вручную горные сады,
Растить детей и не познать беды
Как современной мировой идеи.

И пусть она не думает в ночи,
Об этом ли мечтали москвичи,
Когда в обетованный грунт осели…
Короче, я волнуюсь. Столько лет
Я вместе с ней под взрывами ракет.
Волнуюсь я об этой тете Нелли.

От моих подушек пахнет небылью,
Радостным сбывающимся сном.
В комнате с иссохшеюся мебелью
Вспыхнул порох о тебе, земном.

Бьется в окна шаровою молнией
Память, исчезавшая во мглу.
Облик твой, целованный, намоленный,
Засветился в правильном углу.

Это значит, хоть какой огарочек
От души остался в закромах.
Я готовлю для тебя подарочек,
Принятый в высоких теремах.

Я могла не ждать тебя, отчаяться,
Выгрести надежду из углов…
Дождалась же!
Вот и получается,
Что бывает вечная любовь.

С полными вёдрами с мутной водой
Встретишь меня по дороге в трехзвонное
Наше Мураново. Ты – молодой,
Я – нереальная, я – не рожденная.
Ты со свирелью, и нимб золотой.

Нимб золотой, и травинка во рту.
Нимб золотой, потому что ромашковый.
Лель да лелея, в меня, сироту,
Ой, не влюбляйся, о прошлом не спрашивай,
Мутной водою прольюсь в пустоту.

Сколько на свете ты жил до меня,
Столько и мне за тобою донашивать
Нимб золотой, над прудами звеня,
Наши ромашки в Ашукине кашивать,
В чаще аукаться, эхо дразня.

Песни твои заучу наизусть,
Пересекая твоё отражение,
Тень на тропе, отступления путь.
Мне и самой проходить сквозь сожжение
К взлету, Снегурочке-дурочке. Пусть.

Лейся, лейся, тихий холод, по спине.
Кто на этом свете вспомнит обо мне?

В ливне сумрачном, в сиянье золотом
Лишь на том о нас вздыхают, лишь на том.

Мы умрем, и преумножится запас
Тихих ангелов, вздыхающих о нас.

Сизым голубем когда-нибудь потом
Прилечу сюда в сиянье золотом.

Я сама сейчас на голубя гляжу,
Сыплю хлеб ему, об умерших тужу.

Тени, тени окружают, шелестя,
Не боюсь вас, но не трогайте дитя.

Лишь меня одну влеките в хоровод,
Пусть любимые глядят на нас с высот.

Скоро небыль перевесит нашу быль.
Возвратится кто один меня любил.