Петр Тушнолобов - Виктор Йог на прозе.ру. Избранное

Он умер, когда мне было семнадцать, и я учился на первом курсе института. На похороны не успел… Пока дошла телеграмма, и ехал двести двадцать километров, всё было уже кончено. Отца, как мне тогда казалось, я не любил. Но чем больше живёшь, тем больше понимаешь, что не всё так просто с этой пресловутой любовью…

Он был алкоголиком. В нем таились хорошие задатки, но он их не реализовал. Учился в мединституте, но его выгнали за участие в кружке истинных коммунистов. Во время войны его ранили в ногу. Работал учётчиком, бухгалтером, заведующим чайной, грузчиком. Однажды он занял казённых денег своему родственнику на строительство дома. Растрату обнаружили и его посадили. На зоне он так грамотно писал прошения за сидельцев, что дела некоторых из них пересматривали, и они оказывались на свободе.

Мы жили в селе. Отец пьянствовал и дрался с матерью. Однажды он бросился на мать и чуть не задушил её. Соседи едва его оттащили. Мать частенько сама его провоцировала. Но когда он бывал трезв, на провокации не поддавался, а читал, курил и молчал. А вот когда выпивал… Как-то раз он стал избивать мать, и я с ножом кинулся на него… Двенадцатилетний тощий кощей. Мать едва меня успокоила.

Он ничего не хотел делать руками. Поэтому в деревенском хозяйстве всё разваливалось. К моменту моего рождения был построен дом. Но что это был за дом?! Крыша резко отличалась от всех остальных, так как была покрыта чёрным прорезиненным шифером, плохо спасавшим от дождя. Углы дома имели выпиравшие неровно брёвна. Печи пожирали массу дров и не могли согреть в лютые сибирские морозы две убогие комнатки. Стайки для живности были какими-то покосившимися и сделанными на скорую руку. Изгородь свободно пропускала куриц в огород. Туалет был сделан в стайке и сиял дырками. По-моему, материальный мир вообще не существовал для него.

Однако папа многому научил меня. Он пил и говорил, чтобы я не шёл по его пути. Папа часто повторял, что его сын станет Человеком. Он рассказывал, что за свою жизнь выпил цистерну водки. Я до сих пор не люблю вкуса алкоголя. Самое неприятное для меня на работе – это всевозможные праздники, дни рождения и юбилеи. Однажды он напоил меня и соседскую девчонку бражкой. Ему было скучно пить одному, и он подключил нас. Этот, казалось бы, антипедагогический акт привёл к тому, что я до двадцати одного года на дух не мог переносить спиртное.

Папа привил мне любовь к книге, и я стал читать с пяти лет. Я до сих пор помню его завораживающие рассказы об Алексашке Меньшикове и царевиче Петре. Он упоминал названия книг, которые звучали для меня как музыка: «Пещера Лейхтвейса», «Белый клык», «Граф Монте-Кристо»…Он ещё до школы научил меня считать и решать примеры в пределах начальной школы. Уходя на работу, прикалывал листок с примерами на гвоздик, а когда приходил, проверял и ставил мне оценки. У него за плечами была десятилетка, и он помогал мне решать задачи до восьмого класса. Благодаря ему я научился играть в шахматы. Папа был хорошим рассказчиком и своими историями возбуждал во мне тягу к знаниям.

Он не воспитывал, не наказывал, не формировал, но я каким-то образом научился отличать доброе от дурного. Учёба давалась мне легко, и я вместе с пацанами самостоятельно учился плавать, играл в карты и лапту, шлялся по лесу, травил анекдоты, пытался курить, лазил по огородам… Он почти не обращал на меня внимания. Он осознанно давал мне свободу или просто не мешал жить? У меня были постоянные обязанности. Я должен был дать коровам сено, убрать навоз, привезти воды. Быстро сделав домашние работы, бежал в библиотеку. Библиотекарь давала мне книги и на отца. Я был у неё любимым читателем.

Папа умер легко, во сне. После того, как подгулял у соседей, сел дома за столом, уткнулся лицом в ладони, уснул и ушёл.

И только, когда мне исполнилось тридцать три, на одном из тренингов, выполняя технику «Зеркало», в изменённом состоянии сознания, я попросил прощения, принял и простил его. Во время процесса побывал в шкуре своего отца. Я чувствовал его боль в ноге при ранении. Я понимал, как при каждой очередной сталинской «сотке» спиваюсь, но ничего не могу с собой поделать. Иначе выдержать весь этот ужас было невозможно. Я под градом пуль и осколков, ежедневно рисковал жизнью, доставляя деньги солдатам.

Он сделал всё, что мог. Ну, не умел он жить по-другому. Это была его жизнь и судьба. Мне кажется, он чётко осознавал, что происходит в стране. Его не стало в шестьдесят два года. Тогда-то я и понял, что он ни в чём не виноват.

И НИКТО НИКОГДА НИ В ЧЁМ НЕ ВИНОВАТ. Или все всегда во всём виновны.

В девять лет я любил читать сказки, ходить в кино, плавать по лужам на плоту, играть в футбольный хоккей, взрывать кучки пороха на дороге, стрелять из поджига, собирать грибы, ягоды и кататься на велике.

В девятнадцать я любил читать классику, смотреть кино, знакомиться с девушками, плавать в Иртыше, играть в любовь, стрелять из пистолета, танцевать, ходить в театр и кататься на такси.

В тридцать девять я любил читать эзотерику, сидеть у телевизора, встречаться с женщинами, плавать в ванной, играть в гуру, стрелять деньги до зарплаты, изучать психологию, заниматься каратэ, проводить тренинги, медитировать и кататься на машине.

Я знаю, что ничего в этой жизни не меняется, кроме самих изменений.

Сейчас я люблю читать то, что мне интересно, смотреть фильмы про бандюганов, плавать по волнам своей памяти, играть в писательство, стрелять глазами на девушек, заниматься кулинарным творчеством, париться в бане и ходить пешком.

Но больше всего я люблю надеяться, что однажды, под какой – нибудь развесистой клюквой, вдруг, совершенно случайно, прозрею и пойму, что такое счастье.

Что означает звук хлопка одной ладони?

Этот коан я получил от Мастера в пятнадцать лет. В шестнадцать, когда меня отметелила толпа подростков, и я едва унёс от них ноги, я сказал ему, что это месть. Он посмеялся надо мной и предложил мне работать усерднее.

В семнадцать, когда я познал женщину и определил это словом секс, он улыбнулся, и я получил сильный удар палкой по спине.

На мой диплом об окончании лучшей бизнес-школы Токио, он презрительно сплюнул.

Когда у меня родился сын, я с гордостью сообщил ему об этом, а он удручённо хмыкнул.

Я позвонил ему и сообщил, что мой бизнес позволил мне поселиться в загородной вилле, на берегу моря. Ответом было небрежное «Хе-хе…».

Я не стал сообщать ему об успехах в своей карьере, рождении второго сына и дочери, так как заранее знал, что он скажет.