Григорий Вахлис - Конец золотого века

На секунду – грузовик с открытым бортом, в кузове баба раскорякой, мешок между ножищ в черных ботах. Р-раз – захлопнуло борт рукой шоферской, и одна голова – в бело-коричневую клетку, платком морда обвязана, чтоб не лопнула в случае чего, всякое в дороге бывает… Дрен-дрен-н… Др-рррр… И укатил…

Остались лишь четыре огромных дерева неведомой мне породы – не то платаны, не то еще что. И глухая под ними тень да травка чахлая, мятыми кустиками.

Сил лишился вдруг, и непонятно от чего. Раньше такого не бывало. Чуть не свалился. Присел на землю, спиной к черному стволу. Огляделся, вижу, остов без колес, устроился на ободранном сидении.

Гудит над головой… Платан? Скорее, тополь. Глаз не разлепить… Может, это уже сон.

Бывший ЗИЛ-157. Одна дверца приржавела, не открыть, другой вовсе нет. Двигатель мертвый, голый, набило в него жухлой листвы, древесного мусора, бог знает, чего. Но машина – машина и есть, и кажется мне, будто еду, еду, рулю себе в сомлевшую даль. И будто бы впереди леса- перелески, белые облака, золотая пыль, и все такое прочее. А сам засыпаю, опасное это дело – спать за рулем.

Я куда ехал? По делу. Торопился, задницей автобус подталкивал – чтобы вперед побыстрее. Потом на попутку. Заказец у меня. Вкусный, богатый. Всё уже подмазано, чин-чинарём. Но – устал. Морально. Нравственно. Хотя какая у меня нравственность?

Краем глаза заметил: идет ко мне человек. Босой, бесцветные брюки ремешком стянуты, майка голубая, всё в черной смазке, на вид – механик. В пальцах банка двухлитровая, в ней – желто-бурая жидкость, количеством литр примерно. Другой рукой одобрительный жест делает.

– Я уважаю, который в машину сел. Ты сиди, пива попей, отдохни! Оно и попустит.

Обычнейшая селянская физиономия, но… Глаза ненормальные. Видимо, когда-то были голубыми. Льдистые. И льется из них больной зимний свет сквозь сплошную облачность.

– Командировочный? Сам был таким когда-то. Я тебя сразу опознал. Пей, пей, пиво хорошее, бочковое. С Лубнянской привозят. И спи! Спать тебе надо, вот что…

Чудак? Из совхозных мудрецов? Не хватало еще, чтобы поучать начал.

– Да, крутился по жизни, туда-сюда, как маленькая пиписка в большой манде! Всего успеть хотел! Одна жена тут, в Одессе, другая под Рыбинском. И дети. Вахтовым методом работал… Отсидел трёшечку. А машина эта – что? Разумение о бессмыслии перемещения по плоскости земного шара. Когда сидишь вот так, в мутные стекла глядя, едешь к чему-то такому, что тебе без пользы, но без чего ты – не ты. А я пойду.

И пошел – к дощатому сараю. В распахнутых его дверях стояла густая тьма, а крытая толем крыша сияла расплавленным золотом, било в нее низкое уже солнце.

Я стал пить пиво. Оно было холодное, в самый раз.

Восемь лет назад у меня была жена. Она уехала на юг, в санаторий, лечиться по-женски. А я заказ окончил и отдыхал. С одной знакомой. А тут звонок в дверь. Открываю – стоит, с пузом. Пузо невероятное, хотя у худеньких оно так. Узнал не сразу. Пришлось впустить. Еще зимой на остановке «Хлебзавод» встретил. Она как раз с ночной смены вышла. Ничего себе. Голубоглазенькая. И вот, пришла. Комедия ошибок получилась, с элементами трагизма. Моя знакомая не растерялась: «Я как жена имею право знать, в чем дело!» Выручить решила. «Это что, – говорит, – угроза алиментами?!» Потом оказалось, у них там на заводе по случаю рождения ребенка одиноким квартира полагалась однокомнатная и прописка постоянная. Ну, она и надумала оставить. Сыночек у меня образовался. Славик. Так она в своем беспомощном письме потом уже сообщила. На всякий случай. Может, чувства проснутся отцовские, мало ли что…

А насчет пиписки очень и очень похоже! Лет пятнадцать или больше уже так. Одни заказы и активный отдых. Ну, и жена – была. Крутишься, крутишься…

Когда проснулся, солнце уже садилось – как раз над самым горизонтом. Мысль пришла: темп-то потерян! В правление идти – все уже по домам, чай-водку принимают. Идти ночевать надо, по хатам проситься в село… Вылез из кабины. Тени тополей вытянулись далеко в поле, на обочине дороги будяки в рост человеческий, сыростью потянуло… Из гаража веселье донеслось, лампочка желтенькая засветилась. Двинул туда.

Все завалено железом, и пахнет железом, ржавчиной. И чем пахнет обычно в гаражах. А еще вареным картофелем, табачищем, водочным перегаром.

– О, явился не запылился! Эй! Самашечий! Вон он, приятель твой пришел! Самашечий – это фамилие у ево такое. Налили. Выпил как-то машинально. Закусил соленым огурцом подсохшим, – лежало там на газете.

– Садись, расскажи, кто такой, откуда-куда-зачем?

– Не лезьте, видите – человек в задумчивости, плохо ему.

– Самашечего кадры… Вы только не обижайтесь, это мы так, шутка такая.

Через час повалился головой на руки.

– Спать в машину иди! Под звезды! Там одеяло ватное в кузове постелено для таких!

На рваном, с клочьями желтой ваты, огромная сельская подушка в рябом напернике, и запах чужого пота. Но воздух свежайший, ночной. Звезды и правда были – сквозь листву, неясные, дрожащие. И снилось – ребенок маленький топочет, бегает где-то, а где – не видно, и смех тихий такой, робкий.

Наутро пошел пешком обратно – на станцию.

Подкатил автобус, скользнула в сторону массивная дверь. Появился улыбающийся человек в шортах, за ним еще один, потом женщина в голубом сари и темных очках. Девчонка двинулась к ним. Голый мальчик держался за ее майку. Остальные столпились вокруг, что-то лопотали, протягивали грязные ладони…

Блондинка в сари открыла сумочку. Он рванулся вперед, сквозь толпу, нелепо споткнулся, закричал и взмахнул руками. Его заметили. Блондинка захлопнула сумочку. Симпатичный бородатый мужчина в вязаной шапочке, чем-то похожий на Рассела Кроу, подхватил ее под руку. Один за другим они поспешно воротились в прохладное нутро.

Автобус снялся с места и уплыл в расплавленную даль.

Он пошел обратно – к автостанции. Попрошайки проводили его внимательными взглядами. Среди них он заметил и пару подростков покрупнее, с озабоченными, деловитыми лицами.

Вернувшись, стоял в сторонке, некоторое время разглядывая киоски. Там были, – он хорошо это видел, – бутылочки спрайта, пепси-колы, баночки энергетического напитка «Red Bull» и большие светлые бутылки минеральной воды «Himalaya».

Зашел сзади, – там людей было поменьше, увидел место, где лежал утром. Вымытый асфальт уже просох…

Он помнил, как разлепил глаз, – второй не открывался. У самого носа была лужа. Оттуда мерзко воняло. В луже виднелись какие-то малоприятные комки, вокруг сновали мухи. Мух было огромное количество: синих, зеленых и каких-то еще. Таких он прежде никогда не видел. Худые, длинноногие, с золотистыми глазками. Мухи вонзали в лужу хоботки. Питались.