Денис Вепс - Пёс и его Человек

– Пойдём. Пора поискать, чем подкрепиться.

Поиск еды – единственное, что занимает такого бродягу, как я. Еда. Ты просыпаешься – ищешь её, засыпаешь – тебе она снится. Если повезло, то набиваешь брюхо какой-нибудь плесневелой дрянью, нет – лакаешь воды из лужи и на боковую. Всегда все мысли только о еде.

Тем утром я уже наметил обойти пару свалок, чтобы попытать удачи среди ржавых баков, но любопытство взяло верх над голодом. Мне было интересно, куда направится двуногий и как он собирается искать себе пропитание.

Мой новый знакомый наощупь добрался до лестницы – солнечные лучи и так не жаловали мой подвал своим вниманием, а сейчас, задолго до рассвета, тьму не прорезали даже их отблески. Я с любопытством наблюдал за тем, как двуногий незряче водит перед собой одной рукой, в то же время опираясь другой о шершавую бетонную стену, как он то и дело оступается и спотыкается на выщербленных ступенях обветшалой лестницы. Здесь, в моём мире, огромный могущественный царь природы был беспомощнее новорождённого щенка. Это забавляло. Впрочем, недолго.

Я неслышно скользнул рядом, слегка толкнув его в бедро. Незнакомец вздрогнул от неожиданности, а затем опустил руку. Тяжёлая горячая пятерня легла мне на холку. Было в этом что-то умиротворяющее.

– Спасибо, дружище, – едва слышно прошептал двуногий.

Мы выбрались на морозный утренний воздух. Ветер, бушевавший ночью, немного поутих, но и без его помощи холод поспешно набросился на показавшуюся из укрытия добычу. Холод и голод. Теперь я окончательно чувствовал себя живым. Впрочем, всё эти лишения воспринимались измождённым телом как данность. Если вся эта дрянь не убила тебя в первые годы бродяжничества, то не прикончит и позже.

За пятачком выжженной морозом земли нестройными рядами возвышались дома. Редкие окна мерно сияли тёплым пульсирующим светом, в остальных же отражался сумрак убывающей ночи. Когда-то давно, ещё на заре своей карьеры бродяжничества, я любил подолгу сидеть и смотреть, как пустые провалы оконных проёмов загораются, постепенно разгоняя предрассветную тьму. Тогда, будучи молодым и наивным, я представлял, что в одном из этих окон появится двуногий друг, который примет, обогреет, будет рядом, что где-то там есть место и для меня. Когда-то давно. Теперь я не верю в сказки.

Пока я, погрузившись в воспоминания, смотрел на яркие прямоугольники проёмов, двуногий недвижно стоял рядом, сверля взглядом черноту ночи. Его тоже не было здесь. Я повернул к незнакомцу морду и он, почувствовав на себе пристальный взгляд, посмотрел на меня, словно спросонья, и слабо улыбнулся.

Мы не стали нырять в тёмные бездны подворотен окраины города, а пошли, держась от него на почтительном расстоянии. Злой ветер то и дело швырял нам в морды гроздья ледяной пыли. И всё же здесь, на отшибе, мы оба чувствовали себя лучше, чем в мрачных ущельях бетонных коробок. Город не принимал таких как мы.

Наш путь завершился у станции. Не в том месте, где в мешке из красного кирпича ютились в ожидании своего поезда двуногие, а среди складов и дремлющих составов. Здесь во мраке самого тёмного часа сновали люди. Похожие на муравьёв, выстроившись цепочкой, они волокли из бетонных муравейников–складов ящики и мешки, загружая их в распахнутые створки вагонов и спеша обратно – под защиту каменных сводов. Гуляющий по пустырю, ничем не сдерживаемый ветер остервенело набрасывался на тени, казалось, грозя разорвать их в лоскуты. Многие из них качались под порывами, но всё же продолжали свой путь. Молча. Смертельно уставшие люди не находили в себе сил даже на то, чтобы браниться.

Двуногий, что привёл меня сюда, направился к собрату, единственному, что следил за вереницей рабочих, кутаясь в огромный пуховик. Они перебросились парой фраз, которые ветер растерзал ещё до того, как они успели сорваться с уст. Впрочем, и без них было понятно, зачем двуногий прибыл сюда в столь ранний час. После короткого разговора он тут же направился в ворота склада, из которых показался уже с огромным мешком за плечами. Было видно, как дрожат его ноги, как он покачивается из стороны в сторону – не от холода или усталости. В теле его, некогда сильном и выносливом, поселилась немощь. В этот самый момент я осознал, чем так несло от незнакомца. Он вонял смертью.

Я смотрел, как двуногий старательно тащит тяжести, будто специально выбирая самые грузные мешки и ящики, словно пытаясь доказать себе и Той, что пришла за ним, что он ещё способен бороться, что ещё может стоять на ногах, не смотря на все удары бессердечной суки–Судьбы. Я смотрел и поражался его злому упорству, неверию в то, что он уже обречён.

Поднявшись, я пошёл к воротам склада, чтобы нырнуть в полумрак, а затем появиться с мешком в зубах. С такой же тихой злостью, как все двуногие, я волочил груз в сторону распахнутых створок вагона. Рабочие, пробегая мимо, задерживались и ненадолго замирали, с удивлением наблюдая за мной. Их это забавляло. Удивительно, но моё появление словно придало им сил – двуногие стали работать быстрее, в воздухе зазвучали беззлобные шутки и подтрунивания. Даже надсмотрщик, явно вознамерившийся было прогнать меня, лишь махнул рукой и заулыбался.

Так за работой мы и встретили рассвет. Выглянувшее над крышами солнце прогнало студёный ветер, пролив на нас лучи и долгожданное тепло, вселяя надежду на то, что это ещё не конец.

Когда ворота последнего вагона захлопнулись, все собрались вокруг надзирателя, довольно улыбаясь и потирая ладони, то ли от мороза, то ли в ожидании оплаты. Когда незнакомец в пуховике расплачивался с двуногим, то посмотрел на меня, хмыкнул и добавил несколько монет сверху положенного. А тот подошёл и, присев на корточки, поднёс к моей морде ладонь.

– Ну что, наш первый совместный заработок?

Затем потрепал меня по холке, добавив:

– Сегодня пируем!

Мысли о горячей еде, в которую вот-вот должны были превратиться заработанные монеты, согрела душу и слегка притупила вгрызшийся в брюхо голод.

Даже сквозь смрад города, сплетённый из запахов бензина, сырого бетона и немытых тел, сквозь повисшее над коробками зданий марево пахло весной.

Солнце, ещё недавно проглядывавшее сквозь плотные тучи белёсым призраком, грело старую шкуру, вселяя надежду на будущее. Весна. Время, чтобы жить.

Теперь мы пробирались по разбитым переулкам – изодранным артериям старого города. Двуногий явно сторонился своих собратьев. Впрочем, те отвечали ему взаимностью, обходя нас по большой дуге. Напряжение чувствовалась в каждом шаге спутника. Было видно, что он с трудом перебарывает желание двинуться обратно – туда, где его не будут стеснять нависающие утёсы зданий. И всё же он шёл вперёд, гонимый настойчивым урчанием желудка и звоном монет в кармане. Теперь оставалось лишь найти место, где можно будет обменять металл на пищу.