Альберт Светлов - Целуя девушек в снегу

Хотя, кто знает, возможно, бежали наиобычнейшие октябрьские деньки, никому, кроме меня, ничем не запомнившиеся. Ведь и в моей памяти ни одна последующая осень не сохранилась, превратившись лишь, в остающуюся позади, скомканную череду пустых дождливых недель.

Савельич, не жеманясь, вовсю колдовал над аппаратурой, чем вызывал глухое роптание бабушки, не переносившей пустышкинской наглости. Он удивил, достав из пакета бутылку «Рябины на коньке», и сопроводив её появление на столе заявлением о появившемся желании выпить вместе с нами. Несколько дней назад, ещё до знакомства с Линой, я предлагал Савельичу отметить праздник, посидев, со мной и с Туровым за «рюмочкой чая». Но, учитывая требование принести с собой бутылочку того самого «чая», Савельич тогда отказался. А тут вдруг передумал и даже предусмотрительно откопал деньги на выпивку.

Не успели мы убрать флакон, как приехал продуманный Туров. Прикинув обстановку, он решил не покупать заранее, ни выпивку, ни закуску. Сначала Паша решил разведать, состоятся ли посиделки вообще. Бросив куртку на кровать, он уселся в кресле, и покачивая ногой с нескрываемым недовольством косился на Пустышкина.

Когда запись кассеты Савельича закончилась, я известил приятелей, что мне пора ехать за Линой.

– А мы куда? – недоумённо воззрился Туров.

– Давайте сделаем так: вы сейчас отправляетесь к Савельичу и дожидаетесь там. Будет всё нормально, я с Линой заскочу за вами, и все вместе поедем сюда. А, если произойдёт что—то непредвиденное, я с автомата звоню на номер Ольгерда, и ты, Паша, можешь ехать к себе. Или встретимся и порешаем. Глядишь, бабки сэкономишь! Устраивает подобный вариант?

Предложенный вариант их устраивал. Его приняли единогласно, отправившись поскорее на остановку трамвая. Бутылку Савельич, на всякий случай, прихватил с собой.

Сойдя в центре города с трамвая, я, стремясь успокоить расшалившиеся нервишки, выкурил сигарету, но помогло это слабо. Быстрая ходьба также не сняла нервного напряжения, усиливавшегося по мере приближения к дому Лины.

Набрав в грудь побольше воздуха, я, словно в омут, шагнул в полутёмный подъезд и, обмирая от ужаса, с сердцем, колотящимся отчего—то аж в желудке, поднялся на четвёртый этаж. На квартире Лины не висел номер, но он имелся на соседней, посему ошибиться было невозможно. Только я принялся высматривать, где располагается звонок, а за тёмно—коричневой железной дверью с глазком уже лязгнул засов, и из—за неё выглянула улыбающаяся, нарядная Лина. Взмахом руки она откинула назад со лба завиток волос и сказала:

– Привет, Серёж! Проходи, пожалуйста! А я уж заждалась тебя! Хотела даже к бабушке сбегать и позвонить, узнать, что случилось, и почему ты долго не приезжаешь.

– Да вроде—бы не опоздал, как договаривались. Друзья немного задержали, – облизнув пересохшие губы, потрескавшимся голосом ответил я.

– Ты сильно не пугайся, мы с мамой ремонтом занимаемся, поэтому у нас всё перевёрнуто вверх дном и беспорядок в квартире полный.

Беспорядок, действительно, оказался впечатляющим. Одно из кресел полностью завалили книгами, извлечёнными из стоящего рядом шкафа. Пол в гостиной, то ли скребли ножом, счищая старую краску, то ли ковыряли чем—то ещё, и он сильно напоминал изрытую метеоритами лунную поверхность. На тумбу трельяжа в кучу сложили бусы, бигуди, газеты, непонятные синие нитки. Одна из нижних дверец комода висела на единственной петле, углом упираясь в половицу.

Прикрыв входную дверь, я снял ботинки, повесил куртку на косо висящую вешалку, поправил перед зеркалом свой лучший, с заколкой, галстук, стряхнул с пиджака пылинки, пригладил причёску, и Лина провела меня в комнату, где представила маме. С тяжёлого коричневого раскладного дивана поднялась невысокая худенькая женщина с тронутыми сединой волосами, собранными на макушке, слегка вздёрнутым носом, таким же, как у дочери, и неприятными въедливыми тёмными глазами. Я не смог бы тогда объяснить, почему её взгляд привиделся странным, лишь подметил плещущуюся в нём, слегка пугающую лихорадочную искорку фанатизма. Она поздоровалась и с улыбкой сказала, что Лина все уши о новом знакомом прожужжала, и ей, в связи с тем, приятно со мной познакомиться.

Я ответил на приветствие и тоже заверил, что рад нашему знакомству. Воспользовавшись приглашением присесть, и я примостился на краешек дивана, стараясь не испортить стрелки выглаженных утром брюк. Перешагивая через лежащий посреди комнаты, скатанный палас, я задел головой люстру, начавшую опасно раскачиваться. Потолки показались низкими, хотя позже я привык и совсем не замечал этого.

Кроме Лины и её мамы, в комнате находилась женщина средних лет и две девочки, одна постарше, другая помладше. Как выяснилось, это Линина тётка и её дочери. Вся эта компания с интересом разглядывала вновь прибывшего, пока я прятал между колен трясущиеся пальцы, сцепив их в замок.

Наталья Васильевна, мама Лины, поинтересовалась, не хочу ли я чая, но я отказался, сославшись на необходимость скорейшего отъезда. И тогда последовал мини допрос. Хозяева вежливо интересовались местом моей работы, с кем живу, сколько получаю, пью ли, курю ли, каковы мои интересы, был ли я раньше женат, есть ли у меня друзья и родители, и так далее. Я старался отвечать не слишком многословно, но пытался выстраивать предложения по—книжному, заумно, пытаясь сосредоточиться и забыть про страх.

Выслушав ответы, сёстры переглянулись, и Наталья Васильевна попросила Лину сыграть одну пьесу. Лина, поднявшись из глубокого кресла, составлявшего дополнение к дивану, села за пианино, стоявшее у стены, возле окна, и коснулась клавиш. Полилась знакомая энергичная мелодия, а едва она закончилась, воспоследовал вопрос, узнал я автора или нет.

Отметив про себя замечательное владение Линой инструментом, я, потеребив усы, и подумав секунду, неуверенно назвал Бетховена.

– Шопен. «Экспромт-фантазия!» – засмеялась Лина.

А я хлопнул себя рукой по коленке, мысленно выругавшись.

Тут Нина Васильевна подкатила к дивану, на котором я расположился, невысокий журнальный столик с поцарапанной полировкой, и попросила Лину, несмотря на мой категорический отказ перекусить, принести с кухни чай, булочки и дыню. Засучив рукава серенькой кофточки, Лина юркнула на кухню и спустя миг появилась оттуда, держа в одной руке заварочный чайник, а в другой – две пустые фарфоровые чашечки с изображениями румяных яблок на боках. Аккуратно поставив чашки на стол, она поинтересовалась, крепкий ли я пью чай, и услышав утвердительный ответ, налила в предназначенную для меня чашку заварки на треть, а себе капнула всего несколько капель. Затем она вынесла поднос со сладкими булочками с вишнёвым вареньем, четыре кусочка твёрдой, слегка желтоватой дыни, и металлический чайник с кипятком. Я решил ей немного подсобить, и сам разлил кипяток по чашкам.