Максим Евстигнеев - На летней сцене нашей жизни… Очерки и мысли

Как будто бы и не было этих дней зимних. Словно, и морозы не сковывали ледяными оковами города и веси. Словно, не было уныния и тяжёлых мыслей. Как порой необычно осознавать, что минул период, когда сомнения соприкасались с надеждой, когда вера переплеталась с мучительными днями пребывания где-то в отдалённости от света, радости, добрых надежд. Выйти за пределы города и ощутить настоящую благодатную атмосферу казалось невозможным из-за дел насущных, – но душа знает, где и когда ей нужно наполниться свежей водой из Родника.

И дни, когда Источник Благодати был рядом, когда мысли о Высшем и Непоколебимом были рука об руку с суетным и победили оное!.. Да, – тогда это казалось почти невозможным. Все стремления к Прекрасному в одночасье скрылись за горизонтом… Но прошли грозы дней, среди зимы пригнавшие тучи невзгод. Выглянуло Солнце Правды в образе молитвенного состояния, веры в то, что так было надо, необходимо, поучительно. Душа не просто тянется к Прекрасному!.. Она всё знает, ибо является Частью Того Мира, где Реки Благодати нисходят на нас Утешением и Спокойствием.

Город всё также суетлив. Но даже и в нём нотки весенних ароматов преобладают над безудержными потоками политической нечистоты, информационных волн, не подающих добрых надежд, словами и спорами о чём-то бытовом, приземлённом настолько, что невидимым становится и солнце мартовское. Но там, как и прежде, где струится воздух, разгоняя копоть тающих снегов и раздвигая завесы непонимания, отдавая силу для развеивания густых облаков сомнений, смущения и усталости, живёт Тихий Мир Благоденствия, куда просто необходимо прийти, оставив на время предрассудочное и тяжкое.

Тогда тоже был пасмурный и тихий день. Это было лето. Но сегодня тот же аромат. Он проносится сквозь два десятилетия, когда большими казались дома и широкими улицы. Идёт небольшой дождик, – моросящий, холодный. Нет ветра, – и это придаёт надежду. Скоро вновь вернётся к нам тепло. Недалёк и тот день, когда, выйдя из подъезда дома, перед глазами предстанут зелёные, озарённые на утреннем солнышке почки – будущие листочки.

А тогда также шумели проспекты и шоссе, наш бульвар. Он, как и тогда, всё такой же узкий, но ещё и обрамлён ожерельем из стекла и бетона. Это лицо современного города, – такое невзрачное и такое уже до боли привычное… Эти торговые и деловые центры, комплексы, рестораны. Всюду вывески, рекламные щиты… Давай, бери, покупай, скидки, скидки, скидки!..

Хочется свернуть скорее во двор. Вот она – моя Колокольня. Колокольня утраченного монастыря. Хотя, как мне сказал мой знакомый, вдохновивший меня на создание документальной картины, – обитель не утрачена. И сохранившаяся Колокольня тому верный правозвестник. Здесь, в тихом нашем дворе – она напоминает о Тихом мире, спокойствии и радости душевной. Так и во всём, что сохранилось рядом с нами и в нас. Если что-то осталось, – пусть самое малое, но дающее надежду и ободряющее душу, – значит, не утрачено главное!..

Но вот как-то странно всё это, – думается мне подчас!.. Христианский мир в Страстную неделю скорбит о страданиях Спасителя. В храмах Божьих совершаются бдения. Молитва в такие дни должна проистекать нескончаемым потоком из сердец, предстоящих к Алтарю. И сердце в храме возносит знакомое нам «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя: вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе» и «…сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим»… Но там, за церковной оградой, когда окутывает реальность мира… Нет-нет, не суета даже, потоки людские, стремящиеся успеть и туда, и сюда, отвечая параллельно на сообщение в телефоне, не «пробки» на дорогах мегаполиса и дорогостоящие чёрные авто с «мигалками» на крышах, мчащиеся, разрезая эти потоки стоящих на проспектах и бульварах машин… Нет, не только это всё!.. Но более всего смущает какая-то странная, выглаженная за последние пять-десять лет обыденность всего этого.

И как-то неразумно порой кажется – совмещать всё это, – молитвенные стояния на Литургии и Бдениях с какой-то плоской бытовой вещественностью. Предстоящее воскресение, приближающиеся двунадесятые праздники, – всё это как будто бы стало для общественности неким образом повседневности, плавно вошедшей в привычный образ жизни однажды, ещё, скажем, в девяностых. И порой кажется, что, если вывести из обихода эти образы, общий уклад жизни не очень-то и изменится. Мне приходилось видеть у людей в гостиной на одной полке с книгами и святые иконы, изображающие Богородицу с Предвечным Младенцем, и жабу с монетой во рту «на деньги», и статуэтку Будды… И всё это как-то даже, казалось бы, гармонично сочеталось с общим интерьером, ежели не задумываться о безрассудности всего этого.

Но главное, чего хотелось бы, конечно, не видеть – это то посредственное отношение к нашей вере, когда пресловутое «Спаси Господи» звучит, яко какой-то обязательный штрих к образу среднестатистического христианина с грифом «православный». Когда за общими словами подчас ничего не стоит, либо не несёт какой-то надежды. Надежды на то, что Пасхальная Радость, грядущая в скором времени, изменит нас и утвердит то, к чему мы хоть и вяло, хоть и соблюдая всё внешнее, хоть и подавая записочки и ставя свечи, всё же мало-помалу идём. И слыша в храме за Божественной Литургией «Положи, Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устнах моих», воистину оградить уста наши от всего непотребного, – как внутрь нас, так и из нас. И тогда «Ты бо еси Царь мира и Спас душ наших…» будет для нас частью моления, а моления – составляющей жизни, обетованной Ему.

Именно оттуда, из раннего-раннего детства проистекают первые воспоминания о Пасхе. Тогда ещё той Пасхи, когда я ровным счётом ничего не знал о Христе. Но зато я очень хорошо понимал: в четверг красим яйца в кастрюльке с луковой шелухой, а у бабушки в трёх разных кастрюльках пекутся вкуснейшие, ароматные, пробуждающие душу куличи. Вся квартира пропитана этим приятным, сладким, чудесным ароматом предпасхальной радости. Наряду с куличами бабушка поставила ещё и тесто для ватрушек. Ватрушки у неё всегда получались необычайно вкусными, – с серединкой, наполненной вареньем или творогом. В комнате на полочке стоял складень из трёх иконочек – Пресвятой Богородицы, Господа Вседержителя и Святителя Николая. В открытую форточку проходил свежий, весенний, полный ароматов распускающихся листочков воздух. Собираемся в храм.

Надо сказать, что воспитания в вере как такового у нас не было. Дедушка всегда был ярым противником всего религиозного, – хотя и не борцом. И даже любил смотреть рождественские и пасхальные трансляции из Храма Христа Спасителя, присаживаясь на табуреточке перед экраном, поправляя очки и с улыбкой отмечая: «Вон, гляди-ка, сейчас Вася будет молитвы петь!..». Надо пояснить, что Васей он называл приснопамятного Святейшего Патриарха Алексия Второго. Вообще, несмотря на свою внешнюю строгость и учтивость во всём, он любил пошутить и с пониманием относился к желанию бабушки испечь куличики на Пасху и освятить их на Великую субботу. И даже христовался за столом во время традиционного «Христос Воскресе – Воистину Воскресе!». Пусть и бабушка не так много знала о вере, но дань традиции пошла, отчасти, из юности, когда ещё в деревушке в послевоенные годы ходили в храм и встречали Пасху… Нередко с соблюдением всех предосторожностей. Да и не во всех районах тогда был таким сильным контроль за молящимися.