Коллектив авторов - Точки непостижимого. Современный рассказ

Детский гробик захватывает течением и уносит прочь, а в нём девочка, что куколка в белом платье… а следом рюкзачки, рюкзачки – маленькие, разноцветные…

Глаза у Коленьки большие и тёмные – иконописные, и сам такой красивенький, как ангельчик с иконы… Да только не помогли иконы-то, не услышала Божья Матерь…

И женщина та как Галинька была – маленькая, худенькая – всё ребёночка на руках держала, а другой рядом, такой же, как она тогда была, – годочков шести, с рюкзачком, и глаза точно Коленькины, она их на всю жизнь запомнила. Он водички всё просил сестрёнку напоить…

Водичка-вода… течёт, бежит во времени…

И её родного сынка оторвали от неё, увезли… в приют, а сейчас что – сама ему сказала: «Не приезжал бы ты больше ко мне, не на что мне тебя кормить-поить, намного ли моей пенсии-то хватает?» Да ладно бы один, а то ещё с друзьями, да пьют, так намного ли хватит?

Горька вода, горька беда… женского одиночества.

Течёт по воде купальский венок, и захлёбывается им река, и выбрасывает на берег… Где он, суженый?

– Что ты понимаешь в жизни, дурочка? – улыбается прекрасная женщина на прибрежном камне и расчёсывает длинные волосы. – Им здесь всем хорошо будет, глупышка…

– Мама, – слышит свой крик Любушка и видит, как катятся с ладони красные ягоды и рассыпаются по земле алой росой, а в ней отблески заветных купальских огней – манящие несбыточным, недосягаемым счастьем…

нараспев затягивает Любушка.

– Отгадаешь загадки – до батько пущу; а не отгадаешь – до себя возьму, – лукаво говорит ей Сари, начиная свою ритуальную игру:

И Любушка ей отвечает:

– Ой, дивчинка, дивчинка, прожила на земле ты немало, а загадок моих так и не разгадала…

А сегодня мы с сынком опять идём из магазина – из «Веги», названия-то всё сказочные да звёздные такие. В руке десятку держу, приготовила со сдачи на хлеб, в «Теремке» он дешевле, а нам мимо… так, чтоб в сумке не рыться.

Навстречу знакомая согнутая фигурка семенит.

– Здравствуй, Любушка…

– Кхе-кхе… – застенчиво покашливает.

– На хлеб-то есть?

– Ну разве что на хлеб… – Она с робкой радостью зажимает денежную бумажку в своём детском кулачке. Личико светится неподдельной благодарностью… – А вы сами-то как, Галенька?

– Да у нас сейчас пока слава богу! – говорю, а взгляд – камешком вниз, и как круги по воде… Теперь-то я понимаю, что значит живьём сдирать с кого-то кожу. Мне кажется, что её сейчас сдирают с меня: я впервые вижу её голые ноги. Тонкие и бледные сверху, потерявшие форму, они словно сливаются в одно, раздваиваясь снизу разбухшими багрово-фиолетовыми ластами ступней. Их дрожжевая масса с чёрными участками отслаивающейся кожи выпирает из надрезанных сверху калош… Видеть это страшно. И больно…

– Это не сегодня выморожено, сколь лет в нетопленом-то живу, – словно извиняется она. – А потом, даже если б и дров привезли, печь-то мне не растопить – починять надо, труба с крыши давно уж как рухнула…

А я смотрю на подобие её русалочьего хвоста и верю, что когда-то она действительно была русалкой и, возможно, скоро вновь вернётся обратно, ведь не зря же родилась в русальскую ночь накануне Ивана Купала…

Родился и живёт в Москве. В 1999 году окончил Московский государственный геологоразведочный институт. Кандидат технических наук, опубликовал более десятка научных статей. Играет на фортепиано, увлекается парусным спортом. Имеет спортивный разряд по подводному плаванию. Выпускник Высших литературных курсов 2011 года.

Любой денёк славный до тех пор, пока не становится скучно. Чего бы такого сделать? Вся твоя жизнь просачивается наружу. Люди выглядят серыми, одинаковыми. И я там, с ними. А что делать? Куда деваться? В музей? В консерваторию? Остаться дома и корёжить из себя семьянина-молодца? Конечно, я мог бы заняться хозяйством, сделать что-то полезное и стать нужным для общества, незаменимым для близких. Я так и жил, позволяя лишь раз в квартал отвисать где-то и с кем-то, возвращаясь домой на следующий день к обеду с вырванными с мясом пуговицами рубашки, рвотой на брюках, с грязными волосами, падающими на глаза, развязанными шнурками.

Однажды я вернулся домой спустя неделю и во французской беретке.

Квартира была идеально квадратной, в красивом кирпичном доме в образе морского причала, с декоративными башенками-маяками, в центре города, и больше ничего идеального в ней не было. Дома всё было как обычно – везде бессмысленно расставлена дорогая мебель, разбросана одежда, бутылки и мусор.

Я допил пиво и немного побродил по гостиной. Зашёл на кухню, на столе стояла пустая бутылка из-под мятного ликёра и два стакана. Сел на подоконник и стал смотреть, как её большой чёрный кот пытается проникнуть в мусорное ведро. Животное сдвинуло крышку и встало двумя лапами на край помойки. «Голодный», – подумал я и вышел, оставив его искать пропитание.

Она ждала меня, лёжа в кровати. Я вернулся позже обычного; но это всегда непросто – вернуться в принципе, а вовремя – в частности, а в этот раз… она дремала в одежде. Я счёл это добрым знаком. Изнурительное беспокойство, которое является непреложным спутником долгого ожидания, когда близкий вам человек возвратится со дна, запросто может завершиться кошмаром.

Она – это Эвер Рагана, моя детка.

– Иди сюда, – сказала она.

Не знаю, что тут было, пока я отсутствовал. Одеяло с рваными ранами на лице валялось на полу. Простыни были грязны и растерзаны. Тяжёлая дубовая кровать с резным изголовьем, сбив мелкую мебель, выбралась из алькова и застыла посредине комнаты, устояв на своих коротких мощных кривых ногах. Создавалось ощущение недавно закончившегося боя. Я расстегнул ширинку и начал раздеваться.