Юрий Погорельский - Малышка два кинжала

– Ты чё творишь, мистическая сила?!

– А эта за что?! – парень просто тормознул и не сообразил, что к чему.

– За это самое. Прекрати орать и молиться. Делом лучше займись, чтоб тебя…

И врач занялся своим делом. Только морщился иногда. Иришка тоже была на нерве. Начала крутиться на месте. Она не могла понять, что к чему. Накопилась столько всяких «почему»? В голове вихрем пронеслось: «почему мать мертва? Какого хрена у неё в руке нож? И самое главное, почему в кухне так воняет?! Такое чувство, что сейчас вывернусь наизнанку!». Иришка перестала крутиться. Слава Богу, врач этого не заметил. Девочке на всю жизнь запомнился этот запах. Запах смерти…

Но, Иришка взяла себя в руки, успокоила дыхание, посмотрела на кровавый нож, на этот мистический узор, и всё вспомнила. Вот оно что…

– Ирина, простите, что не знаю, но как вас по отчеству? – спросил подошедший втихую врач, нервно улыбаясь.

– Сергеевна. А что? – спросила Иришка, почёсывая блондинистый загривок.

– Ирина Сергеевна – врач совсем успокоился, и перешёл на официальный тон – я закончил.

– Ну и что же? Что вы узнали?

– На ноже, кроме отпечатков пальцев вашей мамы и её крови ничего нет. Это изощрённое самоубийство. Я пойду, позову ребят, чтобы носилки принесли.

– Извините, как вас-то зовут?

– Анатолий, можно без отчества.

– Хорошо. Анатолий, делаете то, что требуется…

Врач пошёл за носилками. Иришка осталась на кухне одна. Сидела за столом, напротив своей мёртвой матери, и тихо сопела. Иришка уже тогда умела классно заметать следы. Сама себе удивилась. Она на всю оставшуюся жизнь запомнила свою первую жертву. Собственную мать. Сидела, опустив голову и закрыв глаза. Иришка думала. Тут в её голове пронеслись несколько картинок, про которые она и думать забыла. Вот, она стоит над трупом, и смотрит на окровавленный нож, и любуется стекающей кровью. Мать ещё дышит…

Иришка открыла глаза. Всё по старому. Та же картина, что была минуту назад. Та же жуткая вонь. Почесала ногу, и сказала себе под нос: «где этого врача носит?»

Звонок в дверь. Иришка открыла, впустила Анатолия, и двух крепких санитаров. Тело мамы положили на скрипучие носилки и унесли. Анатолий, с позволения девочки, позвонил в ближайший морг, и всё подробно рассказал. Пожал на прощание Иришке руку, и потрепал по плечу. Подмигнул ещё, не горюй мол. Затем спокойно ушёл.

Иришка подошла к окну. Со слезами на глазах смотрела на машину скорой помощи. Чувствовалась какая-то внутренняя пустота. Через какое-то время, во двор медленно въехал мрачный, почти наглухо затонированный катафалк. Оттуда вышли два крепких мужика в чёрных одеждах и с мрачными лицами. Иришка печально смотрела на всё это. Думала, почему с высоты второго этажа весь мир кажется таким маленьким? Этого она пока не знала…

Труп переложили из скорой в мрачную машину. Этим процессом руководил Анатолий. Показывал, что надо делать. На секунду обернулся к Иришкиному окну. Встретились взглядами. Анатолий мрачно покачал головой. Иришка просто кивнула, смахивая лишние слёзы. Тело погрузили. Все мужики, которые там были, одновременно закурили, смотря себе под ноги. Докурив, расселись по машинам, и медленной процессией уехали. Де жавю, опять…

Иришка всё-таки распахнула окно. В кухне всё ещё стоял этот отвратительный запах крови. На подоконнике лежала материнская пачка сигарет и спички. Ира множество раз видела, как мама закуривала, но никогда не думала, что сама начнёт. Прикурила сигарету, и что было сил, затянулась. Лёгкие будто напильником резануло, из глаз брызнули слёзы, которые, как ей казалось, кончились. Плевать, на всё плевать…

Когда все дела с мамой были закончены, девочка выкинула недокуренную сигарету, закрыла окно, взяла телефон и позвонила отцу. Несколько пустых гудков. Бать, возьми трубку, чтоб тебя!

– Алло.

– Привет, – почему-то не своим голосом сказала девочка.

– Здравствуйте. А это кто?

– Как кто? Ты что, меня совсем не узнаёшь?

– Нет! Кто вы? Что вам нужно?! – отец сорвался на крик.

– Пап, у тебя совсем крыша поехала?! – мамино воспитание, ничего не скажешь.

– А, Иришка. Это ты. Как я рад тебя услышать. Как поживаешь, радость моя? – нежно спросил батя.

– Плохо.

– Почему?

В ответ молчание.

– Ау! Почему плохо? Мама дома?

– Нет. И не больше будет.

– Как?! – папа был в шоке. Он ничего понять не мог.

– Вот так. Умерла она, – сказала таким тоном, будто о чём-то несущественном говорит.

– Когда?! Ирочка, почему же у тебя такой спокойный голос?!

– Умерла она сегодня ночью. Так мне врач сказал.

– Какой ещё врач, чтоб его?!

– Я скорую вызывала. Врач приехал, осмотрел тело, поставил диагноз, написал какие-то бумаги, вон одна до сих пор на столе валяется.

– Что на ней написано?

– Сейчас скажу. – Иришка взяла бумагу в руки. Ну и почерк у врачей. Сам чёрт ногу сломит. – Изощрённоё самоубийство.

Минута мёртвой тишины. Потом папа сказал:

– Ир, я приеду через пару часиков. Собери пока все свои вещи. Я увезу тебя из этого страшного места…

– Но, папа…

В ответ равнодушные гудки. Папаша положил трубку. Ладно, Бог с ним…

От мамы остался кожаный плащ. Спокойно висел в коридоре. Иришка надела его. Мама была высокая, а дочь, как говорится, в отца. Батя был на полголовы ниже мамы. Но, неплохо накачанный. Колобок, сильно увеличенный в размере…

Этот плащ мамаше было чуть ниже ягодиц. Девочке он был почти до пят. В коже Иришка смотрелась хорошо. Но, Иришке плащ не понравился. Рядом висел красный плащ, тоже мамашин, замшевый. Иришка нацепила его. Посмотрелась в зеркало. Ухмыльнулась. В длину плащ до середины икры. То, что надо…

Были у Иришки и чёрные кожаные сапоги. Девочка надела и их. Нога вошла, будто меч в ножны. Ногам удобно. Ножки у девочки маленькие. Тридцать седьмой размер. Попрыгала, поскакала в сапогах по квартире. Как говорится, в самую пору пришлись. И в самый раз шли к плащу, который слегка прикрывал эти сапоги…

Потом девочка внезапно вспомнила о кровавом ноже. Зашла на кухню, и пафосно закурив, взяла нож, и сквозь дым начала его изучать. Всё лезвие в крови. Чёрт, надо вымыть. С дымящей папироской во рту, девочка его тщательно вымыла. С тех пор она стояла у раковины и у плиты исключительно с сигаретой в зубах…

Вымытое лезвие ножа заблестело и начало переливается. Достаточно длинное. Но, твою мать, какое точно? Нашла линейку, благо та валялась рядом. Измерила длину его лезвия. Пятнадцать сантиметров. Просто замечательно. Тут у неё в голове что щёлкнуло. Она села на стул, и засунула нож в сапог. В высоту сапог доходил Иришке до икры. Нож вошёл в сапог, как в масло. Иришка встала, и ножик спокойно заездил по сапогу. У ножа нет ножен. Иришка за несколько минут их соорудила и закрепила внутри обоих сапог. И, чтобы не поранить себе ноги, девочка сделала хорошие ножны, и всё лезвие ножа полностью влезало туда. Нашла ещё один такой же ножичек. Вставила во второй сапог. И теперь там дожидаются своего часа эти два ножа. Иришка любовно назвала их кинжалами. Да и смотрелись, как боевые кинжалы, а не как простые кухонные ножи. Из сапог торчали только рукоятки, в виде кельтского креста, которые были изначально. Просто мамаша Иришки была помешана на всём кельтском. Иришке, слава Богу, это не передалось. И, сапоги с торчащими ручками кинжалов сливались в единое целое…