Вероника Жданова - Время прощает нам всё…

© Вероника Жданова, 2018

ISBN 978-5-4493-0354-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В новой квартире, которую дали Деду после сноса нашего легендарного особняка Бабе было тесно. Вернее, она с удовольствием стала обживать новую квартирку, приговаривая, что уборки сейчас станет в разы меньше, но никак не могла там обойтись без своего «кабинета». В старом доме ее «кабинет» был вполне вместительным – с зимним садом, гладильной доской, огромным гардеробом, швейной машинкой и т. д. Там писались все ее знаменитые письма на многих листах и тетради рецептов в «приданое» всем нам. И вот место нашлось – кухня. После того, как все отобедали, и больше не предвиделось никакой готовки до следующего дня, она усаживается за стол, кладет перед собой руки и, постукивая ухоженными ногтями по столешнице, начинает разговор. Я не люблю такие моменты и стараюсь ускользнуть из кухни. Но вслед несется: « Поди сюда! Хочу что-то сказать!» Если свободное время выдалось у нее вечером, то неважно, что я сплю на ходу, уже в душе, в ночнушке, в постели. Если раздается «Поди сюда!», нужно завернуться в теплый халат и сесть напротив, это надолго. Зевать нельзя – это неприлично, пожевать чего-то тоже – это вредно на ночь, выпить кофе – транжирство, в общем надо слушать. И Баба в мыслях уносится на десятилетия назад и переживает заново волнующие ее моменты. А ты вроде бы как в свидетелях- елозишь на стуле напротив и периодически взываешь: «Баб, ну я это уже сто раз слышала!!!» Нехотя, спускается она из облаков воспоминаний на нашу кухню, и невозмутимо постукивая пальцами по столу, изрекает: « Ничего с тобой не случится. Я тебя старше в два раза. Послушай еще раз!» И продолжает рассказ ровно с того места, на котором ее прервали… « Баб, ну я уже все знаю! Уж нет никого в живых! Сколько можно!» – « А ты послушай!» И так продолжается до полуночи. В последнее время я стала замечать, что рассказываю некоторые вещи по два раза своим близким и испугалась, что стану такой же, как наша Баба. И даже не то, чтобы нудной, а просто смешной. Теперь я пишу эти заметки и точно знаю, что никому не буду надоедать своими воспоминаниями, ведь чтение блогов дело сугубо добровольное.

– И? – Он вкусно затягивается сигаретой, смотрит поверх моей головы, ждет ответа.

– Лето безрадостных каких-то встреч. Нет, формальности соблюдены, подарочки, обнимашечки, совместные фото. Но…

– Ты так и не научилась делать селфи? – мы не видимся годами, но мысленно, видимо говорим постоянно.

– Ты думаешь это старость? —

– А ты надеешься, что мудрость? -сигарета ему не идет. Как-то все отдельно. Сигарета сама по себе, тонкий ухоженный вид сам по себе.

– Но я научилась молчать. Я больше говорю про себя, внутри, на бумаге, но не вслух…

– Тебе просто скучно. Освежи свой знаменитый пофигизм. Нырни в дождь.

– Зачем тебе сигареты? – Он вертит в руках элегантную пачку. Она совершенно не вяжется с ним. Меня она почему-то и раздражает, и удивляет одновременно.

– Закуришь? – теперь в руках еще и дешевая зажигалка.

– Я??? – он быстро делает «щелк», и я вижу свое обескураженное лицо с вытянутой, как у верблюда губой. И еще пару морщин. И некрасивое лицо. И потухшие глаза.

– Извини, я хотел сказать, замолчишь? – его руки пусты. И его, такое красивое несколько мгновений назад лицо, тоже становится потухшим и усталым. Он встряхивает просохшие после дождя крылья, складывает свой допотопный зонт, выкладывает на столик деньги.

– Ты мне не помог!!! —

– Правда? Ты так думаешь? – он аккуратно переламывает зонт, на выходе задевает крылом обалдевшего официанта, старомодно раскланивается, извиняясь, и исчезает за запотевшим от ливня стеклом.

Отчим выпивал и соседка по балкону по кличке «Наф-наф» не упускала случая поддеть маму этим, на ее взгляд, вопиющим фактом. А мама обожала наш балкон, похожий на маленькую террасу. Там всегда росли цветы, которые пахли по ночам, зелень, которой не было на тогдашних базарах, и каждое лето вывешивалась небольшая «маркиза», предмет зависти нашей соседки. На соседнем балконе не было ничего кроме унылых веревок с выцветшими пластмассовыми прищепками Для мамы балкон был маленькой Европой, кусочком ностальгии по прошлой жизни. Там ею проводились долгие вечера ожиданий – отчима из дальних походов или очередных попоек, нас, детей, из институтов, кино, ресторанов и дальних стран. И все мы, возвращаясь поздно, от автобусной остановки чувствовали ее взгляд из темноты, слышали ее голос, зовущий нас домой, казалось вместе с голосом доносится запах ночных цветов и домашнего тепла. И вот наступил Первомай, мама на балконе, в окружении примул и нарциссов, поджидает нас домой с демонстрации. Удивительно теплый выдался в тот год Первомай. Соседи тоже «распаковали» свой балкон. « Наф-наф» в новом бархатном халате появилась на балконе под звуки бравурного марша «освежить знакомство» с мамой. Она была музыкантшей, вернее «тапером», и все лето из окон их квартиры неслись звуки классической музыки. В руке она держала рюмочку ликера, и была настроена благодушно, поджидая мужа с демонстрации. Взгляды обеих женщин были прикованы к дороге. Движение редких автобусов было все еще перекрыто и люди возвращались домой пешком. С букетами бумажных цветов и шарами, возбужденно-радостные, они, казалось, продолжали демонстрацию, только в обратном направлении. Не было только транспарантов и портретов. Почти все были «подшофэ». «Фи!» – брезгливо оттопырив мизинчик, удерживая рюмку двумя жирненькими пальцами, морщилась Наф-наф. «Ну что за удовольствие вот так, на ходу, из горла пить на демонстрации? Вот я, например, накрыла стол, и мы с Петей сядем за белую скатерть… Мой Петя никогда не напивается до «положения риз», как некоторые! Все интеллигентно, все в меру! Мы люди культурные!» Она многозначительно покосилась на маму. Пьяные выходки отчима были известны всем соседям. Ничего не ответив, мама снова перевела взгляд на дорогу. Поток людей, спускающихся по дороге с сопки, значительно поредел, а через полчаса иссяк окончательно. Собравшись уходить с балкона, соседка кинула последний взгляд на дорогу. « Ой!» – хихикнула она, указывая рюмкой на горизонт. На самом верху дороги, там, где она сливалась с небом, появилось огромное бело-розовое пятно. Затем оно превратилось в облако бумажных цветов. Потом стало видно заплетающиеся ноги пьяного человека, несущего это великолепие из гофрированной бумаги. По мере приближения вырисовывались детали. Самого человека не было видно за обилием диковинных цветов, но тонкие подгибающиеся и спотыкающиеся ножки, выписывающие круги и приседающие на спуске жили отдельной жизнью.