Юлия Добровольская - Сердоликовая бухта

– Упражняешься в импрессионизме? Или задание такое?

– Не-а. Сам. Хочу пуантилизм попробовать.

– Сдашь или оставишь?

– Папе отвезу. Можно?

– Ну конечно! А высохнуть успеет?

– Я с этюдником поеду – в нём и досохнет.

– О-о-ой! – Она изобразила плач. – Ты же завтра… Я же с тоски помру.

– Ма, ну прилетай к нам, а?

– Посмотрим, Кирюша. – Она немного помолчала. – Ты же помнишь, что вышло в прошлом году из нашего совместного отдыха.

– А вдруг в этот раз получится удачно?

– Посмотрим… Пошли есть, потом ещё раз проверим, всё ли собрано, и ляжем спать… Во сколько же нам завтра подниматься?

– В шесть-тридцать.

– Ужас! И это в субботу-то!..

Поужинав, они пересмотрели содержимое чемодана. Кирилл сменил несколько тюбиков в этюднике, вложил в него пейзаж.

– Мне очень понравилась твоя последняя работа. – Сказала она.

– Хочешь, я оставлю её тебе? – Он оживился и уже почти достал картон из зажимов.

– Нет-нет. – Остановила она. – Ты же решил, что это папе.

– Я ему другой подарю, он же не знает.

– Это нечестно. Тем более, потому что он не знает.

– Ты права.

Она обвела взглядом приготовленные вещи и сказала:

– Кажется, всё?.. Может, тебе конверты подписать?

– Вот ещё! Я же не в пионерский лагерь!

– Смотри, не будешь писать, не прилечу за тобой!

Она подошла к Кириллу, прижала его голову к груди – вот-вот её сын сравняется с ней ростом – и сказала:

– Всё, отбой, а то проспим аэроплан.

– Йес, мэм!

* * *

Её комната была перегорожена платяным и двумя книжными шкафами таким образом, что получалось две: спальня, где стояла широкая низкая кровать с одной спинкой-полкой в изголовье и лежал половик из овечьих шкур, и нечто среднее между кабинетом и будуаром с письменным столом и двумя большими глубокими креслами.

Стены были почти сплошь завешены картинами и полками, а полки и оба шкафа заставлены книгами и разными безделушками: от малахитового булыжника до кубика Рубика со стороной в шесть клеток, который ни собирался, ни разбирался, и был сделан из разноцветного парафина.

Всё в квартире было просто, но мило, а единственной дорогой вещью была стереосистема: проигрыватель и усилитель с колонками. Когда-то с ними в комплекте были магнитофон и тюнер, но они теперь стоят где-то за семью морями, в совсем незнакомом ей доме. Весьма приличная коллекция пластинок осталась ей, а кассеты он забрал себе – это было их обоюдное решение. Они вообще мирно "поделили имущество" – всё получилось как-то само собой. Как и развод, непонятный до конца ни друзьям, ни родителям, ни, похоже, им самим: жили-были – тихо и счастливо, а потом взяли и разъехались…

* * *

Она постояла около полки, рассеянно думая, что же выбрать, потом взяла конверт наугад. Это был Элтон Джон. Она поставила пластинку на диск, нажала кнопку и села в кресло. Но тут же встала и принесла из прихожей газету и журнал и устроилась в кресле поудобней, подобрав под себя ногу.

Что-то не давало ей начать чтение…

А! Она вспомнила: после работы у неё вдруг поднялось настроение. Была ли тому явная причина, или…

Тихой булькающей трелью зазвонил телефон. Она машинально глянула на часы: без пяти десять.

– Да? … Привет. – Её лицо преобразилось: взгляд устремился сквозь материальное пространство туда, куда она уже перенеслась всем своим существом, а губы тронула нежность. – Да так, ничего особенного, а вы? … Надо же, какое совпадение! … Очень хотим… но не очень можем. Кирилл завтра улетает… забыл? … В девять-пятнадцать. … Да, но встать-то надо аж в шесть. … А если завтра? … Так важно? … По-моему, он ещё не спит. … Хорошо, я перезвоню.

Она положила трубку, посидела с полминуты, глядя на бегающие вниз-вверх красные и голубые огоньки эквалайзера. Потом поднялась, подошла к двери в детскую. Света нет.

– Ки-и-ри-и-илл. – Позвала она шёпотом, потом чуть громче – Кирюша-а-а.

Вернулась в комнату, села на край кресла.

У-у-у, тру-ту-ру-ту-ту, тру-ту-ру-ту-ту… Звонить или не звонить – вот в чём вопрос. Тру-ту-ру-ту-ту-ту-у-у… Под этого крокодайла здорово рок-н-ролл танцевать… Тру-ту-ру-ту-ту-у-у… Если не сегодня, то завтра – нужно только определённо договориться, не то может и на сто лет пропасть. Или на все двести. У-у-у-у… А если сегодня, то… Тру-ту-ру-ту-ту-у… То тогда – просто сегодня, а если завтра – то и сегодня и завтра…

Пластинка закончилась. Лёгкий щелчок – пак! – и огоньки погасли.

Да, вот такая сложная арифметика…

Она встала под душ, подставила лицо потоку тёплой воды, зажмурила глаза. Набирая воду ртом, она выпускала её тугой струёй: приятная тренировка лицевых и шейных мышц.

Медленно, с расстановкой, сделала массаж жёсткой плетёной рукавицей. Плеснула на ладонь душистого мыла, так же медленно натёрла им себя и ополоснулась, чередуя холодную воду с горячей.

Обернувшись мохнатой простынёй, она села на край ванны.

В голове – словно в большой пустой комнате – заводной крокодайл ломал свой рок: тру-ту-ру-ту-ту-у-у…

Не сегодня, так завтра… не завтра, так через сто лет…

Она решительно встала, растёрла в ладонях крем, приложила их к лицу, шее, груди.

Распустила волосы – они рыжими волнами легли на плечи.

Единственное, что ей нравилось в собственном облике – это цвет волос. Насчёт всего остального периодически возникали сомнения: длинная шея и длинные ноги – это хорошо или плохо? а маленькая грудь и узкие бёдра? а смуглая кожа? Какое-то это всё… неженственное.

Она тряхнула головой, отгоняя пустопорожнюю болтовню мыслей. Провела щёткой по волосам, едва коснулась тушью ресниц и, как была, в простыне, пошла к себе.

Вязаное платье-мешок цвета летней хвои выигрышно облегало её стройную фигуру и гармонировало с цветом волос и глаз. Из украшений – тонкая серебряная цепочка и пара колец без камней. Эти побрякушки она, конечно, снимет, но это будет позже… А сейчас всё должно быть на своих местах.

Чуть не забыла – духи…

Ещё раз осмотрев себя в большое зеркало с ног до головы, она набрала номер.

– Считай до трёх. – Сказала она и положила трубку.

* * *

Она нажала на квадратную клавишу.

"Кнопка звонка – и ты в дверях, как глоток озона" – пришло ей в голову.

Она попыталась придать своему лицу выражение вроде "мы тут случайно проходили и решили заглянуть"… Но распахнулась дверь и сдунула с него все надетые и ненадетые маски.

"Любимый мой Алёша! Я не видела тебя вечность – с понедельника… Как я рада тебя видеть…" – стучит в висках и во всём теле, а губы произносят:

– Два с половиной…

– Три! – Подхватывает он вместе с лёгким жакетом, который она стряхивает с плеч, стоя спиной к Алёше, и каждой клеточкой своего изнывающего тела ждёт, что вот сейчас он обхватит её своими сильнющими руками…